– Осталось найти проводника по этому лабиринту, – сказал Матис Дюваль, с сомнением вглядываясь в узкие улочки, веером расходившиеся от площади перед воротами внутри крепости. – Задача, как мне кажется, трудновыполнимая… если вообще здесь кто-то знает наш язык.

– Думаю, возле ворот мы вряд ли кого найдем. Здесь все торопятся побыстрее убраться с глаз стражи. Поэтому пойдем по этой улице. Куда-нибудь она да приведет.

– Сьёр, а почему вы выбрали именно эту улицу?

– А ты разве не заметил, что она наиболее многолюдная? По идее, эта улица ведет в центр Кафы, что нам и нужно.

Скверно вымощенная булыжником улица и впрямь привела их на площадь, где бурлил многолюдный базар. Первым делом они попали в рыбные ряды. И едва не оглохли от криков зазывал, предлагавших свой товар.

– Тезкез, лаврак, ускумбру, беркер, яхуд, кефал!.. – кричали торговцы, указывая на корзины с рыбой.

Мишель де Граммон из этого многообразия названий уяснил, что лаврак – это морской окунь, ускумбру – скумбрия, а кефаль она и есть кефаль. Остальные представители морской фауны были ему неизвестны; такую рыбу не продавали даже на богатых рынках приморских городов Дьеппа и Тулона, не говоря о Париже.

– Пойдемте отсюда, сьёр! – сказал лейтенант. – Иначе мы оглохнем. У торговцев такие голосищи, что мертвого поднимут из могилы.

– Господа офицеры – французы? – вдруг раздался чей-то голос позади.

Они дружно обернулись и увидели невысокого смуглолицего человека в облачении, которое несколько отличалось от одеяний татар. Как уже успел определить Мишель де Граммон, мужское татарское платье состояло из длинной цветной рубахи до колен и полосатых штанов. Рубаху они носили без пояса, под камзолом. На голове каждого татарина обязательно присутствовала тюбетейка, поверх которой некоторые надевали войлочную шляпу.

Мужчина средних лет, стоявший перед французами, был одет в белую рубаху, длинный сюртук из дорогой ткани и цветастые шаровары, а на голове у него красовалась шапка из высоко ценимых смушек – шкуры ягненка трех дней от роду. Единственным признаком, сближавшим его с татарами, было отсутствие бороды. Но главное – он обратился к офицерам на французском языке.

– Именно так, мсье, – любезно подтвердил Дюваль.

– Ах, как здорово, что я вас встретил! – воскликнул знаток французского. – Позвольте представиться – Акоп Сафарогло, армянин, исповедую христианскую веру.

По-французски Сафарогло говорил довольно бегло, хотя и с сильным акцентом. «Уж не турецкий ли это шпион?» – встревоженно подумал Мишель. Ведь Высокая Порта[29] вряд ли могла оставить визит французского посла в Кафу без внимания и надзора. Но Акоп постарался развеять подозрения.

– Я торговец, – сказал он, улыбаясь. – Веду дела и с Францией, где живут мои братья. Поэтому ваш язык мне пришлось выучить поневоле.

«Что-то я не встречал в Париже армян», – подумал Мишель. Своим объяснением Акоп Сафарогло лишь усилил подозрения офицеров, но по здравому размышлению и денье, найденный на дороге, пригодится. Они не злоумышляют ни против повелителя османов, ни против татарского хана, поэтому присутствие шпиона в их компании лишь придаст остроту ощущениям во время пребывания в Кафе.

– Мсье Сафарогло, нам бы покушать и выпить… если, конечно, это возможно, – сказал Мишель де Граммон.

– У нас все возможно, – лукаво глянув на офицеров, ответил Акоп. – Я отведу вас в таверну, которую содержит армянин. У него есть вина на любой вкус и по приемлемой цене. А уж еда – пальчики оближешь.

– Экий плут… – пробормотал Матис Дюваль.

В отличие от своего капитана, любившего авантюры и готового броситься без особых раздумий хоть в геенну огненную, лейтенант был человеком осторожным и недоверчивым.

Армянская таверна оказалась уютным местечком, где офицеров накормили от пуза. И главное, там нашлась бутылка рома. Повеселевшие французы, изрядно подогретые крепким напитком, вывалились на улицу в отличном настроении. Там их ждал Акоп Сафарогло.

– Покажите нам Кафу, – попросил де Граммон. – За то, что вы потратите на нас свое время, мы заплатим.

– С большим удовольствием! – просиял армянин. – Только мне не нужны ваши деньги, господа офицеры. У меня появилась великолепная возможность попрактиковаться во французском языке, а это дорогого стоит.

– Что ж, отлично. Тогда вперед!

Акоп рассказал, что у крепости две стены – внутренняя и наружная. Со стороны суши в крепость вели четверо двустворчатых ворот с подъемными мостами: Куле-капу (башенные ворота), Якуб-ата-капу (патриарха Якуба), Юсуф-хан-капу (ворота хана Юсуфа) и Арслан-капу (львиные). Прочие ворота располагались вдоль берега залива. Главными были Искеле-капу (портовые) и Лиман-капу (ворота залива). Остальные, встроенные в куртины фасада, представляли собой обычные железные калитки.

В цитадели Ич-хисар размещались резиденция губернатора – Дворец пашей, таможня, склады и другие строения. Все здания построили генуэзцы. Местное население в обиходе именовало эти укрепления чаще всего крепостью франков – Френк-хисар. Наряду с цитаделью имелась еще одна крепость – Нарын-хисар, которая стояла на вершине выдающегося в море скалистого холма. Там находилось сорок пять домов, зерновой амбар, оружейный склад, мечеть и дом начальника крепости – диздара.

Нужно отметить, что Акоп Сафарогло оказался отличным гидом. Он с увлечением рассказывал о Кафе, не забывая при этом вызывать на разговор и французов. Но красоты крепости не очень впечатлили Мишеля де Граммона.

В Кафе было будто бы два города: один – с маленькими глинобитными и деревянными домишками, крытыми дерном и утрамбованной глиной, а второй – с вымощенными белым камнем улицами и большими каменными домами под крышами из красной черепицы, где жили вельможи и чиновный люд. Но опять-таки, все эти солидные здания были старыми, еще генуэзской постройки. Некоторые разрушились, но татары и турки, чурающиеся ручного труда, даже не подумали их восстановить.

– В Кафе есть кварталы греческие, армянские и даже цыганские, – перечислял Акоп. – Только у цыган не совсем дома, а кибитки, – он улыбнулся. – Кочевой народ, что с них возьмешь…

– Жителей в Кафе много? – спросил Дюваль, чтобы сказать хоть что-то.

Блуждания по узким улочкам ему изрядно надоели, но он понимал, что любознательный капитан все равно не вернется на корабль, пока не составит о Кафе полного представления. Мишель де Граммон с особым интересом присматривался к укреплениям города, и лейтенант даже начал побаиваться, как бы их не приняли за шпионов. Создавалось впечатление, что капитан мысленно прикидывает, как легче взять крепость.

– В городе около десяти тысяч домов, – ответил армянин. – А жителей более семидесяти тысяч. Это если брать с пригородами и слободами. В Кафе сорок три караван-сарая, больше тысячи лавок… три из них принадлежат мне, – в голосе Сафарогло прозвучали горделивые нотки, – и четыре рынка. Если вы когда-нибудь будете путешествовать посуху и заглянете в Кафу, то я порекомендовал бы вам останавливаться в лучших караван-сараях – Ходжа Касым-паша-хан или Сачанлы-хан. Они расположены в крепости франков. Кстати, господа, а не выпить ли нам по чашечке кофе? В городе более двадцати великолепных двухэтажных кофеен с певцами, музыкантами и рассказчиками.