Уайлду совершенно нечего терять.

— Я ищу девочку. Подростка. Вероятно, она сбежала.

— Наоми Пайн.

Да, неудивительно.

— У вас хорошие информаторы, — заметил Уайлд.

— Я ведь бывший военный, как и вы. Какое отношение Крах Мейнард имеет к Наоми Пайн? — спросил Штраус деловым тоном.

— Возможно, никакого.

— Но?

— Она — школьная пария. А он — всеобщий любимчик. Тем не менее они общались между собой.

— Вы не могли бы развернуть? — спросил Штраус.

— Обратитесь лучше к своему информатору.

— Что вы знаете о связи Мейнардов с Расти Эггерсом?

— Знаю, что Мейнард продюсировал его передачу.

— Дэш Мейнард создал Эггерса.

— Как скажете.

Саул придвинулся ближе к Уайлду:

— Вы понимаете, насколько он опасен? Эггерс? — (Уайлд не видел причин отвечать на этот вопрос.) — Понимаете? — настойчиво повторил Штраус.

— Допустим.

— И вы слышали о записях Мейнарда?

— Не вижу связи, — ответил Уайлд.

— Не исключено, что ее и нет. Уайлд, можно попросить вас об одолжении? Хотя это не одолжение. Вы патриот. Уверен, вы хотите, чтобы записи Мейнарда были опубликованы.

— Откуда вам знать, чего я хочу?

— Я знаю, что вы за правду. Знаю, что вы за справедливость.

— И вы способны рассказать мне правду? Добиться справедливости? Не знаю, не знаю.

— Правда — абсолютная величина. Реальность без прикрас. По крайней мере, была таковой. Записи Мейнарда необходимо обнародовать, чтобы люди узнали правду о Расти Эггерсе. Спорить тут не о чем, верно? Если народ, зная правду — всю правду, — все же решит передать бразды правления этому нигилисту… Что ж, так тому и быть.

— Саул?

— Да?

— Давайте к делу.

— Просто держите меня в курсе. А я, в свою очередь, тоже буду делиться с вами информацией. Шансы найти девочку вырастут в несколько раз. Ваше армейское прошлое достойно восхищения, потому что вы любите свою страну. Но Эггерс — принципиально новая угроза для нации. Такой раньше не было. Люди ведутся на его харизму, но на самом деле его так называемый «манифест» — это призыв к анархии. К нехватке еды, глобальной панике, конституционному кризису. Даже к войне. — Саул придвинулся еще ближе, понизил голос: — Допустим, на записях Мейнарда запечатлен настоящий Расти Эггерс. Допустим, люди откроют глаза и увидят, какая опасность им грозит. Это важнее любого задания из тех, что нам довелось выполнять на войне, Уайлд. Уж поверьте.

Он протянул Уайлду визитку с номером мобильника и адресом электронной почты. Хлопнул его по спине и пошел к выходу.

Уайлд сунул визитку в карман и встал.

Прошелся по фойе, свернул в уборную, где довольно долго мочился, а потом — как там у Спрингстина? — глянул в зеркало и захотел сменить одежду, прическу и лицо. Побрызгал водой на щеки и привел себя в порядок — ну, насколько это было возможно. Подошел к стеклянному лифту и нажал кнопку «вверх». Николь за барной стойкой перехватила его взгляд и едва заметно кивнула. Уайлд не понял, что означает этот кивок — если он вообще что-то означает, — но на всякий случай кивнул в ответ.

Чтобы попасть на последний этаж, нужно было приложить ключ-карту к считывающему устройству. Уайлд так и поступил: воспользовался картой Сондры. Прислонился к стеклу и поехал вверх, наблюдая, как фойе гостиницы уменьшается в размерах. В памяти крутились лица: Мэтью, Наоми, Крах, Гэвин, Саул, Хестер, Ава, Лейла. Лейла.

Черт.

Он вышел из лифта, прошел по коридору. Остановился у двери с медной табличкой «ПРЕЗИДЕНТСКИЙ ЛЮКС». Шрифт на табличке был заковыристый. Уайлд взглянул на ключ-карту. Перевел взгляд на дверь. Сондра красивая. Можно не одобрять таких отношений, называть их пустыми, вешать на них любые осуждающие ярлыки, что попадутся под руку: все зависит от того, под каким углом их рассматривать. Между Уайлдом и Сондрой может возникнуть особая связь — пусть мимолетная, но от того не менее прекрасная. Да, это избитая фраза, но все когда-нибудь кончается. Роза — красивый цветок, но она быстро вянет. А некоторые термиты живут по шестьдесят лет.

На ум пришла песня Бон Джови. Надо же, сперва Брюс, теперь Джон. Выходит, Уайлд — ньюджерсиец до мозга костей.

Хочешь, чтобы было что вспомнить?

Уайлд снова взглянул на дверь, подумал о Сондре, о том, как красивы будут ее длинные рыжие волосы у него на груди. Помотал головой: не сегодня. Он спустится в фойе, позвонит ей в номер. Скажет, чтобы не ждала.

В этот момент дверь отворилась.

— И давно ты здесь стоишь? — спросила Сондра.

— Минуту. Может, две.

— Хочешь об этом поговорить?

— Пожалуй, не стоит.

— Поговорить?

— Я не особенно разговорчивый.

— Зато я прекрасно умею слушать, — сказала Сондра.

Он кивнул:

— Да, это так.

— Заходи, Уайлд. — Она отступила от двери.

И он покорно вошел в президентский люкс.

Проснувшись, Уайлд первым делом подумал о Лейле, а потом уже понял, что находится не у себя в экокапсуле, а в чужом, но знакомом гостиничном номере.

Проклятье.

Сондра сидела в кресле у окна, поджав ноги, подставив лицо лучам утреннего солнца. На несколько долгих мгновений оба застыли. Сондра смотрела в окно, Уайлд разглядывал ее профиль. Пытался прочесть, что написано у нее на лице — безмятежность? задумчивость? сожаление? — но понял, что любой его вывод может оказаться неверным. Узнать, что у человека на уме, не так-то просто.

— Доброе утро, Сондра.

Она с улыбкой обернулась:

— Доброе утро, Уайлд. — И добавила: — Ты торопишься?

Он снова попытался понять, о чем думает Сондра, хотя только что предупреждал себя о тщетности подобной затеи. Она хочет, чтобы он ушел? Или дает ему возможность уйти, если он не желает здесь задерживаться?

— Планов у меня нет, — сказал он. — Но если ты…

— Может, закажем завтрак?

— Отличная мысль.

Сондра улыбнулась:

— Наверняка ты заучил здешнее утреннее меню наизусть. — Он промолчал. — Извини. Я не хотела…

Уайлд махнул рукой: мол, хватит об этом. Сондра спросила, что он будет есть. Уайлд ответил. Она вышла в гостиную люкса, сняла телефонную трубку. Уайлд выбрался из постели и, обнаженный, тихонько пошел в ванную. И тут заверещал мобильник.

Не зазвонил, зажужжал или завибрировал. Заверещал.