Орен только что подцепил палочками очередной дамплинг.

— Ты шутишь?

— Не умею ходить вокруг да около.

— Это заметно.

— И постоянно о ней думаю.

— О моей бывшей жене?

— У меня всего несколько вопросов. Так что я или буду сидеть с задумчивым видом и крутить их в голове, или просто спрошу напрямую.

— Не хочу, чтобы ты сидела с задумчивым видом. — Орен взял с тарелки свой дамплинг.

— Я нашла страничку Шерил в «Инстаграме».

— Ах вон оно что, — сказал Орен.

— Ты ее видел?

— Нет, не видел. Не хожу по соцсетям.

— Но ты о ней знаешь?

— Да, знаю.

— Ты все еще думаешь о Шерил?

— Предполагается, что я отвечу отрицательно, да?

— Я видела фотки.

— Угу.

— Так что не буду тебя винить.

— Ну конечно, я о ней думаю. Но не в таком ключе. Мы же были женаты двадцать восемь лет. Ты еще думаешь про Айру? — (Хестер ответила не сразу. Собираясь на свидание, она перемерила с десяток нарядов, пока не выбрала подходящий. И только взглянув на свое отражение в витрине, поняла, что надела платье, которое Айра всегда называл сексуальным.) — Мы люди с прошлым, Хестер. И я, и ты.

— Просто… — Она никак не могла подобрать слова. — Мы такие разные. Мы с Шерил.

— Да, это так.

— Понимаю, это у нас первое свидание, но она такая… секси.

— И ты тоже.

— Не льсти мне, Орен.

— Ни в коем случае. Я все понимаю. Но это же не конкурс красоты.

— И слава богу. По твоим словам, Шерил тебя бросила.

— И да и нет.

— То есть?

— Пожалуй, я бросил ее первым. По крайней мере, в эмоциональном смысле. Наверное, поэтому она и ушла. — Отложив палочки, он подчеркнуто аккуратно вытер губы салфеткой. — Когда дети разъехались, Шерил, наверное, почувствовала, что ее бросили на произвол судьбы. Ты же знаешь, какой у нас городок. Он для семейных людей. А когда дети выросли и семья снова превратилась в пару… У тебя, допустим, есть карьера. Но Шерил огляделась по сторонам, и оказалось, что детей рядом нет, я по-прежнему каждый день хожу на работу, а она или сидит дома, или играет в теннис, или ездит на фитнес, или что там еще.

— И она решила, что с нее хватит? Вот так просто?

— Необязательно кого-то винить — ни ее, ни меня. Развод — еще не повод говорить, что брак был неудачным.

— Ох, позволь не согласиться. Развод — это логическая развязка неудачного брака.

Орен, стиснув зубы, на мгновение отвернулся.

— Мы с Шерил прожили вместе двадцать восемь лет. Вырастили троих отличных детей. У нас есть внук, и еще один на подходе. Скажем так: если ты двадцать восемь лет ездила на одной и той же машине и она наконец сломалась — значит ли это, что машина неудачная?

Хестер нахмурилась:

— Ну и аналогия. Ты крепко преувеличиваешь.

— Тогда вот тебе еще одна аналогия. Жизнь — это книга, и мы оба перешли к следующей главе. Шерил всегда будет важна для меня. И я всегда буду желать ей только счастья.

— Продолжая твою мысль, Шерил больше нет в твоей книге?

— Вот именно.

— Господи, какая мудрая позиция. — Хестер покачала головой. — Меня сейчас стошнит от такой мудрости.

— Потерпи, — улыбнулся Орен, — пока я не попробовал дамплинг с бычьим хвостом.

— Ну ладно, последний вопрос, — сказала Хестер.

— Запросто. Спрашивай.

— Шерил подтянула себе сиськи, да? — Хестер поднесла ладони к груди. — Ну, в смысле, они у нее так высоко, что могут сойти за серьги, если не присматриваться.

Орен рассмеялся. У Хестер завибрировал телефон. Раз, другой, третий.

— Три вжика, — сказала она. — Нужно ответить.

— Не понял?

— Один вжик — обычный звонок. Два — по работе. Три — что-то важное, пропускать нельзя.

Орен развел руками:

— Просто бери да отвечай.

Она приложила телефон к уху. Звонила ее помощница Сара Маклин.

— Что случилось? — спросила Хестер.

— Вы на свидании?

— Да, и ты не вовремя.

— Сделайте фотографию, хотя бы тайком. Хочу взглянуть.

— У этого звонка есть какие-нибудь другие причины?

— А что, должны быть?

— Сара!

— Ну ладно. Вы просили связаться с матерью Наоми. Я связалась.

— И?

— И она отказывается с вами разговаривать. Сказала, чтобы вы не лезли не в свое дело, и повесила трубку.

Гэвин Чеймберс стоял у окна своего кабинета, расположенного в мидтаунском небоскребе, и смотрел на пикетчиков: во внутреннем дворе здания собралась разношерстная группа стареющих людей неряшливого вида. Человек двадцать, не больше. Они вяло скандировали: «Покажите записи!» В руках у псевдобродяг были плакаты со всевозможными левыми лозунгами. Две женщины были в выцветших вязаных шапочках розового цвета. Судя по атрибутике, собравшиеся хотели освободить Палестину, распустить иммиграционно-таможенную полицию, добиться отставки президента, но сегодня они не вкладывали в это душу. С точки зрения Гэвина, протест был какой-то вялый.

Делия подошла к окну:

— Кто это там? Неужели…

— Саул Штраус, — кивнул Гэвин.

Заметить старого боевого товарища было нетрудно: шесть футов шесть дюймов и седой конский хвост, выглядевший столь органично, что ясно было: консультанты по имиджу вложили в эту органичность немало труда.

Завершив телефонный разговор, Дэш подошел к жене. В их отношениях всегда были легкость и непринужденность, и, хотя у Гэвина в жизни было много замечательных отношений, он завидовал этим двоим. Бывает, люди дурачат окружающих, такое случается сплошь и рядом, но Гэвин провел немало времени с Мейнардами и успел понять, что Дэш с Делией не притворяются. Настолько любят друг друга, что чувства других людей — не важно, насколько они сильны, — начинают казаться сущей мелочью. Дело не в том, как они говорили друг с другом. Не в том, как они переглядывались или касались друг друга. Их отношения были непостижимы: смесь искренней дружбы и взаимного физического притяжения. Гэвин считал, что оба — и Дэш, и Делия — нашли свою половинку, того идеального партнера, которого почти невозможно найти. Но Дэшу и Делии, похоже, это удалось.

— Чего хотят пикетчики? — спросила Делия.

— Вы же слышите, — ответил Гэвин. — Хотят, чтобы вы опубликовали записи.

— Нет у нас никаких записей, — сказала Делия.