Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она не хотела мне говорить. Но тогда ей было всего семнадцать. А Мормишу-младшему двадцать четыре. Она работала у его матери, кто же еще мог быть отцом ребенка? Не в капусте же дитя-то нашли.
– Значит, это вы отравили Анну? Вы хотели отомстить Симону за свою дочь? Анна ведь тоже была беременна… На первых месяцах беременности у женщин крутит живот, она ходила к аптекарю за лекарством, но лекарства у него не оказалось, тогда она пришла искать помощи у вас. Так вы и узнали о том, что Анна беременна.
Старуха серьезно посмотрела на Ленуара и кивнула.
– Да… Анна была беременна. И я ей помогла, я травница, я всем помогаю. Это мой крест. Сначала я хотела отомстить Симону, но травницам убивать нельзя. Однажды убьешь – свой дар растеряешь. Я дала Анне ромашку, отвар из сушеных маргариток делать… Погоди, что это я? Тетради Маргариты я отдала Мишелю Артману, он учитель, хотел посмотреть, как у нас раньше учили…
На улице начинал завывать ветер. Скоро снова поднимется метель. Если повезет, то Ленуар сможет продолжить свой путь только завтра утром. Часы показывали семь тридцать. Сыщик оделся и вышел в серое утро.
Жители деревни собирались на воскресную службу. Колокола церкви Святой Богородицы звали всех на дорогу на Дьепп: кто будет строить храм на Чертовой улице?
Ленуар шел к Мормишам. Булочная начинала работать только в восемь утра, и он рассчитывал застать Шарлотту дома. Однако когда сыщик открыл дверь, на пороге стоял аптекарь.
– Ах, мсье сыщик, а я как раз собирался уходить. Шарлотта послала свою служанку за каплями от нервов, и я решил занести лично. Заодно выразил еще раз свои соболезнования, – засуетился Николя, надевая пальто с большими серебряными пуговицами. – Простите, я спешу на службу, вынужден откланяться.
Ленуар пропустил аптекаря и снял шляпу. Шарлотта Мормиш растерянно смотрела на непрошеного гостя.
– Вы к Жерару? Он еще не вернулся из пекарни. Да и мне уже пора открывать булочную. После службы вся деревня пойдет покупать хлеб.
– Я к вам, мадам Мормиш.
– Что ж, проходите, только времени у меня мало. – Хозяйка налила себе стакан воды и капнула туда успокоительного.
Устроившись в хозяйском кресле, Ленуар еще раз посмотрел на вышивки на стенах и спросил:
– Шарлотта, как давно вы изменяете мужу с аптекарем?
Мадам Мормиш не успела выпить успокоительное, ее рука со стаканом сама опустилась на стол.
– В деревне, наверное, об этом все уже знают, кроме самого Жерара, который каждую субботу уходит на всю ночь печь двойную порцию хлеба. Так как давно Николя носит вам лекарства и уходит в воскресенье утром?
– Что вы… Зачем вы хотите опорочить мое имя? Это вам Немая рассказала?
– Нет, она же Немая… Немые не говорят, верно? Просто в аптеке Николя висит слишком много вышивок в том же самом стиле, что и в этой гостиной. Не просто же так вы станете одаривать аптеку таким количеством вышивок? Да и нитки для них недешево обходятся, для простого подарка выходит слишком дорого, а их там с десяток. Такие вышивки дарят только близкому человеку. Так давно вы встречаетесь с Николя?
Шарлотта опустила голову, а потом со злостью посмотрела на Ленуара и сказала:
– Всё началось пять лет назад, когда я заметила, что Жерар не всю ночь проводит у себя в пекарне. Это он мне изменял, а не я ему.
– Именно поэтому вы решили сговориться с Николя и отравить Анну? Кто, если не аптекарь, знает, какую отраву следует добавить в вино, чтобы убить человека? А бутылки на свадьбе расставляли вы.
На втором этаже раздался шум. Кто-то мелкими шагами спускался в гостиную.
– Я не убивала Анну! Да и зачем мне ее убивать? – сквозь зубы ответила Шарлотта и залпом выпила успокоительное.
– Хотя бы потому, что она была беременна. Какая мать хочет, чтобы ее единственный сын женился на беременной девушке?
– Анна была беременна? – спросил с лестницы Симон.
– Да, Анна была примерно на третьем месяце беременности. И вы только что подтвердили мои подозрения, мсье Мормиш, что вы не отец ребенка.
Симон замер как вкопанный, переводя взгляд с матери на Ленуара, а потом быстро натянул сапоги и выбежал на улицу.
– Симон! – закричала Шарлотта. – Симон! Постой! Что же вы наделали? Я Анну не убивала!
В этот момент на улице зашумели. Ленуар выглянул в окно: продавец из магазина напротив выволок Франка на крыльцо и ругал его на чем свет стоит. Ленуар поспешил на улицу. Франк был в стельку пьян. Бакалейщик держал его за шкирку и кричал:
– Вы же полицейский? Вот и скажите, кто будет мне возмещать убытки? Этот молокосос разнес мне полмагазина! Все бутылки вина побил! Налакался и пришел счеты сводить!
– Будьте вы все прокляты! Это проклятая деревня! – еле шевелил языком Франк.
– Ты у меня еще попляшешь! Что учудил, а? Передай отцу, что так просто ему это с рук не сойдет! – орал бакалейщик, тряся Франка.
– Всё-всё! Хватит! Я отведу его домой. У парня сестру вчера убили, у всей семьи горе.
– Горе у него? А почему я должен платить за это горе, а? – кричал бакалейщик, но Ленуар уже тащил на себе Франка в другой конец улицы.
Господин Артман встретил сына со слезами на глазах.
– Надо уезжать нам из этой деревни! Надо уезжать! У меня же еще есть сын! – повторял он, обнимая Франка.
– Папа, папа, я не разбил тогда тот шприц…
Ленуар наклонился к Франку и негромко спросил его:
– Кому ты дал шприц?
Франк поднял голову и, не раскрывая глаз, прошептал имя.
– Что? Хорошо, Мишель, – обратился Ленуар к отцу Франка, – скажите мне: как Анна познакомилась с Мормишами?
– Она начала давать уроки.
– Симону?
– Н-нет, не Симону. Шарлотте, но Шарлотта начала пропускать занятия без предупреждения, и Анна быстро от них ушла, а потом Симон начал за ней ухаживать.
– Когда он начал за ней ухаживать?
– Примерно два месяца назад, а что?
– Можно я посмотрю комнату Анны? – спросил Ленуар.
Школьные тетради Маргариты лежали у Анны под кроватью. Их осталось всего три. Маргарита писала каллиграфическим почерком, как в ботанических словарях когда-то писали латинские названия растений. Арифметика и грамматика… Упражнения, ничего такого, за что может зацепиться взгляд. Только на последней странице было стихотворение. Ленуар прочитал его, и стихи показались ему странными. Обычно в школе такие не учили.
Под водой – голод, под снегом – хлеб. Белым-белым накрывает,