Известно ли уже де Во о моем побеге? Едва ли Ларисс может предпринять такие серьезные меры без его помощи. Я бы дорого отдала, чтобы посмотреть на его лицо в тот момент, когда он об этом узнал. Как резануло сталью в глазах, как исказились в предельной злобе холеные черты. Но гвардия Сенатора… как бы я хотела, чтобы Доброволец соврал. Де Во говорил тогда, что Совет Высоких домов хочет моей смерти. Тогда, кто именно поднял гвардию Сенатора?

Я легла, глядя в мутный облупившийся потолок с жалкими остатками росписи, с которого свисали мохнатые длинные тенета. Сколько придется отсиживаться в этом ужасном месте, накрытом, словно колпаком, плотным туманом?

От внезапного стука в дверь я тут же села. Не стука — кто-то выбивал дверь ногой. Хлипкая преграда быстро сдалась, и стул с грохотом отлетел к стене.

Доброволец ввалился в комнату и прислонился плечом к стене. В воздухе поплыл тошнотворный запах дарны — не понимаю, как они могут это курить.

— Ты совсем одна?

Я напряглась и села на кровати:

— С кем я должна быть?

Он пожал плечами:

— Кто знает, что тебе взбредет в голову.

— Ты пьян.

— Я пьян каждый день, этим никого не удивишь. Но не каждый день вижу такую красотку. Хочу знать, так ли ты хороша, что из-за тебя можно перекрывать порты и поднимать гвардию Сенатора. Я имею право это знать.

Еще этого не хватало!

Доброволец плотно прикрыл створку двери и направился ко мне. Я вскочила, лихорадочно осматриваясь, чем, в случае чего, можно его ударить. Как назло, поблизости ничего не было. Он обошел кровать и оказался уже в трех шагах. Я попятилась, почувствовав край подоконника — дальше отступать некуда.

Мартин подошел вплотную и смотрел снизу вверх. Как большинство норбоннцев, ростом он был мне до плеча, но это не значило ровным счетом ничего. Мужчина оставался мужчиной. Коренастый, широкоплечий, с крепкими жилистыми руками, огромными, несколько непропорциональными ладонями и толстой бычьей шеей. Большинство женщин, какой бы расы они ни были, не справится даже с самым хилым из них. Разве что вальдорки. Доброволец по-хозяйски положил руку мне на талию и поводил большим пальцем, поглаживая через тонкую ткань. Меня передернуло от этого жеста.

— Знаешь, как говорят?

Я молчала. Лишь вцепилась в его запястье, стараясь убрать руку, но это было просто смешно — ее не удавалось сдвинуть ни на миллиметр. Я лишь слабая женщина со слабыми руками.

Мартин обхватил меня другой рукой:

— Говорят, что в постели все одного роста, детка.

В мгновение ока он опрокинул меня на кровать и навалился сверху. Косы свалились мне на лицо. Он оказался неожиданно тяжелым для его роста, просто неподъемным.

Я не делала попыток скинуть его — понимала, что это бесполезно: наши тела так продавили старую кровать, что я оказалась в прочной ловушке. Лишь посмотрела в глаза, надеясь найти в них хоть что-то разумное:

— Мартин, не нужно. Прошу. Не нужно.

Он провел пальцами по моей щеке. Совсем другие пальцы: грубые, шершавые. Другие прикосновения. Будто провели мелким наждаком.

— Детка, ты ведь понимаешь, что в твоих интересах не ссориться со мной?

— Я не хочу с тобой ссориться.

— В таком случае, не ломайся. Ведь от тебя не убудет. Ты всего лишь имперская шлюха.

Я уперлась ладонями в его грудь и толкнула со всей силы, но это вызвало лишь смешок.

— Я не шлюха.

Он кивнул:

— Судя по всему, ты не просто шлюха. Ты очень, очень хорошая шлюха. Ты шлюха шлюх!

Он задрал платье, и я почувствовала его руку:

— Мне с первого взгляда стало интересно: такие же рыжие волосы у тебя там, или нет? А оказалось и вовсе гладко.

Мартин вклинился коленом между ног, мешая мне свести их, и по-хозяйски, уверенно водил пальцами, нащупывая самое чувствительное место. Я выгнулась, стараясь вывернуться из-под его тела, но он лишь хмыкнул и проник пальцем:

— Ты мне нравишься, детка. Очень нравишься. Веди себя смирно, и будешь нравиться только мне. Никто не тронет.

Он склонился и шумно понюхал мои волосы, оставил дорожку влажных, отравленных дарной поцелуев на шее. Я шипела и инстинктивно пыталась скинуть его, но эти жалкие попытки вызвали лишь раздражение:

— Хватит! — Мартин прижал согнутую руку к моей шее. — Не люблю строптивых баб. Поломалась для виду — и хватит. Не зли меня — хорошего не выйдет.

Он полез рукой в вырез платья, елозил по груди. Я брыкалась и пыталась укусить за руку, но это все выглядело жалко. Он расстегнул штаны, выпуская на волю налившийся член, темный, синеватый от вздутых вен:

— Хватит, сучка, — он тряхнул меня за плечи. — Здесь тебе никто не поможет. Будь паинькой. Или я прикажу ребятам тебя подержать. Им понравится. Ты этого хочешь?

Я нервно замотала головой, вцепившись в его руки.

— Вот и хорошо. Не набивай себе цену, тут это не прокатит. А мы посмотрим, — он отстранился и пару раз провел рукой по уже без того налитому стволу, — так ли высокородный член отличается от моего. Ну же, смотри мне в глаза.

— Мартин!

Я от неожиданности вздрогнула и повернула голову в сторону двери. У стены стоял лигур, скрестив руки на груди и качая головой:

— Мартин, лучше не надо.

Пыл Добровольца все же поубавился. Он нехотя отстранился от меня:

— Если хочешь, можешь ее подержать. Или просто смотри, если так нравится. Не жалко.

— Мартин, это не правильно. Она заплатила за нашу помощь. И, ты же знаешь: ты связан договором. Крепко связан. Не глупи. Твоя похоть может дорого обойтись. Очень и очень дорого.

Я закивала, впившись в лигура молящими глазами.

Мартин слез с меня и направился к Гектору, не застегивая штанов:

— «Нашу помощь»? Нашу? За мою, — он ударил себя в грудь кулаком. — Мою помощь. А ты никогда здесь не будешь своим — такой же имперский перебежчик, как и она. Кто ты такой, чтобы мне что-то твердить о договоре?

— Тем не менее, — голос Гектора звучал очень тихо, приглушенно. — Она заплатила за кров и защиту — так дай ей их. Она имеет на это право.

Мартин покрылся красными пятнами:

— Или что?

— Или мне придется вышвырнуть тебя, прости. Тебе сказано и обещано. И если тебе плевать на деньги — ребята не разделят это мнение. Или все мало? Остынь, Мартин. Договор на то и договор, чтобы его соблюдать. Ты неглупый малый — сам знаешь: с кем можно шутить, а с кем не стоит.

Гектор был на две головы выше норбоннца, шире в плечах. Доброволец прекрасно понимал, что в кулачном поединке он заведомо проигравший. Мартин кое-как застегнул штаны: