имущество в качестве залога («под залог недвижимого»): «Процентные деньги пятьдесят четыре руб. 40 к., просит о принятии оных, об отсрочке заемной суммы и о даче в том билета». Просьба была согласована, «о чем и сделано особое определение» и подписано семью депутатами 7 июля 1813 года[411].

Дворяне пользовались привилегированным доступом к дворянской казне для получения ссуд на благотворительные цели, которые при необходимости координировались губернаторской канцелярией. Например, существует архивный документ — извещение о поступлении денег для оказания помощи жителям Казани и Уфы, пострадавшим от недавних пожаров. В письме арзамасскому предводителю дворянства, полученном 4 мая 1817 года от нижегородского губернатора, говорится: «При представлении вашем от 11го сего апреля пожертвованные дворянами Арзамаского уезда в пособие потерпевшим несчастиe от пожара жителям Городов Казани и Уфы деньги 110 рублей, я получил. О чем ваше высокоблагородие уведомляю»[412].

В архиве находится альбом в тонком коричневом переплете с оригинальной синей виньеткой в форме сердца с надписью: «1805. Квитанция для регистрации платежей из дворянской казны по ссудам в счет поместья, которые будут использоваться в качестве благотворительной помощи бедным дворянам». В нем перечислены девятнадцать малых кредитов от 400 до 5000 рублей. Например, в ссуде № 3 от 13 февраля говорится, что «[п]риняты представленные действительной статской советницы Авдотьи Андреевны Заполской при объявлений с занятой ею из дворянской казны денег 2000 руб. благотворительные вперед за год 20 руб.». Точно так же 4 мая в ссуде № 4 зафиксировано, что «приняты представленные от действительного статского советника князя Петра Сергеевича Трубецкого при объявлении занятых им из дворянской казни денег 5000 руб. благотворительные вперед залог 50 руб.». Похоже, что в обоих этих случаях процентная ставка была зафиксирована на уровне скромного 1%[413]. Тем не менее похоже, что неспособность некоторых дворян погашать кредиты приводила к просьбам об отсрочке выплаты процентов или продлении срока ссуды. Одним из примеров этого была просьба действительного статского советника и кавалера Михаила Егоровича Юрьева перенести сроки выплаты его кредита в 1000 рублей и отсрочить выплату процентов. В этом случае собрание согласилось отложить погашение ссуды: «О записках в приход процентных денег даны казначей ведение а заимщику квитанция»[414]. Реестр предприятий, представленный Нижегородским дворянским депутатским собранием в 1823 году, снова показывает, что большая часть его касалась личных финансовых вопросов дворян. Оно включает ходатайство коллежского советника Бабушкина, поданное 31 августа, об отсрочке выплаты в пользу дворянской казны его долга в размере 500 рублей вместе с причитающимися процентами. Собрание согласилось продлить срок погашения еще на двенадцать месяцев и проинформировать казначейского бухгалтера о причитающихся процентах[415].

Дворяне, проживавшие в Нижегородской губернии, были обязаны декларировать доход, полученный или ожидаемый от своих имений, независимо от того, находились ли они в пределах губернии или вне ее. Так, 14 февраля майор Чимицев заявил, что «с нижегородского и тульского его имений получится на 1814 г. доходу 4000 руб.». 25 марта «девица Стерлигова из дворян» заявила, что «с нижегородского ее имения доход объявлен в Ярославле». 28 марта коллежский асессор Пожидаев объявил, что «с нижегородского его имения получится на 1814 г. доходу 1250 руб.». 10 мая госпожа Андреева заявила, «что доходы ее имения на 1812-й, 13-й, 14‐й годы объявлены в Москве». Хотя неясно, насколько регулярными были такие декларации, они предполагают существование удивительно строгой системы учета, отчетности и регистрации доходов, полученных от дворянских поместий[416]. Такая подотчетность также распространялась на само дворянское собрание, как видно из архивного документа под заглавием: «По отношению государственной экспедиции и для ревизии счетов о учении выправлены (?) сколько поступило процентных денег с помещичьих доходов на 1818 г.». Согласно сохранившейся документации, государственная канцелярия по проверке счетов должна была быть проинформирована о том, что собрание готовит соответствующий меморандум[417].

Уездные суды, взяточничество и коррупция

Большинство выборных должностей, которые предназначались для дворян, касались приведения в силу судебных решений и исполнения закона. Таким образом, в более широком смысле, именно провинциальное дворянство было в значительной степени ответственно за повседневное функционирование правовой системы в своей местности, будь то в качестве судей, судебных заседателей или исправников. Таким образом, для историка русского дворянства представляется законным попытаться оценить их роль в этом важном аспекте русской жизни начала XIX века.

К сожалению, основные отчеты по этому вопросу — например, Н. Ф. Дубровина и С. А. Корфа, а также свидетельства современников — вызывают уныние при чтении. Сразу становится очевидным, что отправление правосудия попало в трясину взяточничества и коррупции. Несмотря на то что такая продажность в любом случае была против действующих законов, она составляла глубоко укоренившуюся культуру, которая упорно сопротивлялась всем многочисленным усилиям, направленным на ее устранение. Например, пензенский дворянин А. П. Беляев типично констатирует: «Всем также было известно, что в судах, конечно, не без исключения, господствовало кривосудие; взяточничество было почти всеобщим; процессы продолжались до бесконечности; кто мог больше дать, тот и выигрывал; словом, все, казалось нам, приходило в разстройство и все это, как все знали, при лучшем и либеральнейшем императоре!»[418]

Консервативный историк М. П. Погодин аналогичным образом отмечал в дневниковой записи от 15 декабря 1820 года: «В каком гибельном состоянии находится у нас судопроизводство: даже уголовные суды производятся тайно; что хотят судьи, то и делают. То ли было дело, если бы принимались свидетели, кои бы могли сообщить верныя сведения о поведении подсудимых (как суды присяжных)»[419].

Авторитетный немецкий историк этого периода российской истории Теодор Шиман заявил в своей монографии 1906 года, что «самым ужасным во внутренних делах России было полное бессилие судебной власти». Он обнаружил, что она была безнадежно коррумпирована, учитывая, что судьи обычно охотно брали взятки. Основная проблема заключалась в том, что все, кто предлагал и брал взятки (за исключением клерков), были дворянами. Более того, именно из рядов дворянства административные вакансии заполнялись «корыстолюбивыми или недееспособными и не желающими людьми», многие из которых избирались на вакантные должности именно в надежде на взятки. Шиман цитирует записку графа М. Н. Муравьева Николаю I от 23 января 1827 года, который отмечал, что, «там, где мало образования и нет общественного мнения и где, кроме государственных служащих, никто не понимает, как вести дела (и даже эти государственные служащие зависят не от закона, а от других государственных служащих), возникновение какой-либо другой административной системы невозможно». Эта мрачная оценка, по мнению Шимана, красноречиво выражает наследие 25‐летнего правления Александра I[420]. Судебная