Не нравятся мне ее певучие, счастливые интонации, ох ненравятся! Слишком интимно. Что за фамильярность! Она должна бы называть егомистером Муньосом, как мы его зовем в школе. По крайней мере сегодня вечером, апотом они пойдут каждый своей дорогой...

Историк улыбается и проводит рукой по вьющимся каштановымволосам, как последний выпендрежник. Нет, правда! Если у него роскошнаяшевелюра для учителя, это еще не значит, что нужно так ею хвастаться.

— Я приехал раньше времени, — говорит он, не сводя с Сабинывосхищенного взгляда. — Так что не торопись, пожалуйста. А мы пока тут с Эверпоболтаем.

— Так вы знакомы?

Сабина поправляет битком набитый портфель, который держитпод мышкой, и вопросительно смотрит на нас.

Не успев сдержаться, выпаливаю:

— Нет!

Сама не знаю, к чему относится это «нет» — к вопросу Сабиныили ко всей ситуации в целом. Не важно, в любом случае — однозначное «нет», и яне собираюсь брать его обратно.

— То есть да, мы знакомы... Вот сейчас познакомились. — Онисмотрят на меня озадаченно и, так же как я, не представляют, что все это можетзначить. — Я хочу сказать, мы не были знакомы раньше, ничего такого! — Понимаю,что еще больше их запутала. — В общем, он правильно говорит. Ты идипереодевайся, а... — Я тычу в Муньоса большим пальцем. Ни за что на свете нестану звать его «Пол», вообще никак не буду его называть. — А мы тут подождем.

Я улыбаюсь, надеясь и близко не подпустить историка к моейкомнате.

К сожалению, Сабина воспитана куда лучше, чем я. Не успела ядоговорить, а она уже качает головой.

— Не смеши! Идите в дом, отдохните пока. Эвер, я не успелазаехать в магазин. Закажи себе пиццу или еще что-нибудь.

Я буквально плетусь за ними, стараясь посильнее отстать.Отчасти в знак протеста, а отчасти — потому что боюсь нечаянно дотронуться.Вдруг барьеры не защитят меня от их мыслей о свидании?

Сабина отпирает входную дверь и спрашивает, оглянувшись:

— Эвер, ну как? Обойдешься пиццей?

Я вспоминаю два кусочка вегетарианской пиццы, которыеоставил мне Джуд. Как только он ушел, я разломала их помельче и смыла в унитаз.

— Обойдусь, конечно. Я на работе перекусила.

Наткнувшись на взгляд Сабины, решаю, что сейчас — идеальнаявозможность выяснить этот вопрос. Она ведь не станет закатывать скандал, показдесь присутствует Муньос — то есть «Пол».

— Ты поступила на работу? — Сабина застывает на пороге.

— Ну да. — Я обхватываю себя руками и принимаюсь теретьлокти, хоть они и не чешутся. — Разве я тебе не рассказывала?

— Нет. — Сабина бросает на меня многозначительный взгляд — ион не означает ничего хорошего. — Даже словом не обмолвилась.

Я пожимаю плечами и принимаюсь теребить край футболки,старательно изображая безразличие.

— В общем, да, теперь я работающая личность.

Собственный смешок мне самой кажется фальшивым.

— И где же ты работаешь? — тихо спрашивает Сабина.

Муньос торопится пройти в комнату, подальше от назревающейсцены.

— В одном магазинчике, ближе к центру. Мы продаем книги и...всякое такое.

Сабина прищуривает глаза.

— Послушай, — говорю я, — может быть, потом это обсудим? Ато опоздаете еще.

Я указываю взглядом на Муньоса, который пока расположился надиване.

Сабина тоже оглядывается на него, затем вполголосапроизносит скороговоркой:

— Эвер, пойми, я рада, что ты нашла себе работу. Простолучше было сразу мне рассказать, вот и все. Теперь нам придется искать человекана ту вакансию и... Хорошо, вечером поговорим. Когда я вернусь.

И хотя я просто счастлива, что она не планирует остаться сМуньосом до утра, все-таки говорю:

— М-м... Тут такое дело. У Хейвен кошка умерла, сегодняпоминки. Хейвен ужасно горюет, так что это может затянуться допоздна...

Я не заканчиваю фразу. Пусть Сабина сама додумает остальное.

— Тогда завтра. А сейчас иди поболтай с Полом, пока япереодеваюсь.

Она взбегает по лестнице, стуча каблучками и размахиваяпортфелем, а я делаю глубокий вдох и вхожу в комнату, где сидит Муньос. Занимаюпозицию за большим креслом. Что же это такое творится, с ума сойти можно.

— Имейте в виду, я не буду называть вас «Пол», — говорю я,окидывая взглядом его стильные джинсы, рубашку навыпуск, пижонские часы иботинки, каких обычно не носят учителя.

— Оно и к лучшему, — усмехается историк, легко и открытоглядя на меня. — А то в школе могло бы получиться неловко.

Я судорожно стискиваю пальцами спинку кресла. Понятия неимею, о чем говорить дальше. При всех странностях моей жизни вести светскуюбеседу с преподавателем истории, который к тому же знает по крайней мере однуиз моих тайн, — это уже совершенно новый уровень.

Похоже, смущаюсь только я одна. Муньос абсолютно раскован,сидит себе на диванчике, пристроив лодыжку одной ноги на колене другой —воплощенная непринужденность.

— Кем все-таки тебе приходится Сабина? — спрашивает он,раскинув руки вдоль спинки дивана.

— Она моя тетя. — Я всматриваюсь в его лицо, ожидая увидетьудивление, растерянность, а в ответ получаю всего лишь заинтересованный взгляд.— Ее официально назначили опекуншей, когда мои родители погибли.

— Я не знал. Прости... — говорит он тихо, и комната наполняетсягрустью.

— Моя сестра тоже погибла. — Я уже не могу остановиться. — ИЛютик. Это наша собака.

— Эвер... — Он качает головой — люди всегда так делают,когда им страшно даже представить, каково это — оказаться на твоем месте. —Я...

— И я тоже, — перебиваю, не дав ему договорить.

Не хочу выслушивать его неуклюжие соболезнования и смотреть,как он мучительно пытается подобрать нужные слова, когда на самом деле такихслов не существует.

— Я умерла вместе с ними, всего на несколько секунд, апотом... Ну, в общем, я очнулась.

Сама не знаю, зачем я все это выложила.

— Тогда у тебя и появились способности экстрасенса? — Он, недрогнув, смотрит мне прямо в глаза.

Я оглядываюсь, убеждаюсь, что Сабины поблизости не видно, имолча киваю.

— Это случается. — Муньос не удивляется и не осуждает,просто констатирует факт. — Я кое-что читал о таких вещах. Довольнораспространенное явление. Многие люди, пережившие клиническую смерть,возвращаются изменившимися.

Я вожу пальцем по спинке кресла. Информация, конечно,ценная, но я совершенно не знаю, как на нее реагировать.