— Подумаем об этом, когда придет время. Прости, я должен былраньше тебе сказать.

Я смотрю в его глаза и понимаю, что это ничего бы неизменило. Вспоминаю тот день, когда Деймен впервые рассказал мне о бессмертии.Он честно предупредил, что я никогда не смогу перейти через мост, никогда неувижу родителей и сестру. А я все равно согласилась. Отгоняла от себя мрачныемысли. Думала — как-нибудь найду лазейку, сумею обойти запрет. Готова была вчем угодно себя убедить, лишь бы только быть с ним вечно. И сейчас ничего неизменилось.

Хоть я и не представляю, что скажу Сабине и как объяснюдрузьям наше неожиданное дезертирство, в конечном итоге я хочу только одного:быть с Дейменом. Иначе моя жизнь не будет полной.

— Нам будет хорошо, Эвер. Обещаю. Ты ни в чем не будешьиспытывать нужды и никогда больше не будешь скучать — особенно когда поймешьбесконечные возможности всего сущего. Правда, тесных связей у нас с кем неможет быть, кроме как друг с другом. Тут ничего не поделаешь. Нет никаких«лазеек». Это просто неизбежность.

Я киваю, глубоко вздохнув. Когда мы только познакомились,Деймен сказал, что плохо умеет прощаться.

Он улыбается в ответ на мои мысли.

— Вот-вот. Кажется, что, когда привыкнешь, станет лучше, нолучше не становится. Обычно я стараюсь просто исчезнуть, чтобы вообще обойтисьбез прощаний. Так легче.

— Тебе, может быть, и легче, а тем, кто остается?

Деймен, кивнув, поднимается на ноги и тянет меня за собой.

— Что тут скажешь? Я жалкий эгоист.

— Я не это хотела сказать! Просто...

— Пожалуйста, не надо меня защищать. Я знаю, что я такое. Покрайней мере таким я был раньше.

Он ведет меня прочь от картин, ради которых пришел, я еще неготова уходить. Человек, который, как Деймен, отказался от своей главнойстрасти, вот так просто взял и все бросил, заслуживает второго шанса. Явыпускаю его руку, зажмуриваюсь и материализую громадный холст, набор кистей,палитру с множеством красок и все, что еще может понадобиться художнику.Тороплюсь, пока Деймен не успел меня остановить.

— Что это? — Он с изумлением смотрит на мольберт.

— Давно ты, видно, не рисовал, если не узнаешь орудияживописца! — улыбаюсь я.

Он смотрит на меня неподвижным напряженным взглядом, но и яне отвожу глаза.

— Я подумала, что тебе будет приятно написать картину рядомс произведениями своих друзей.

Деймен берет кисть и задумчиво вертит ее в руках, а я продолжаю:

— Ты сказал, мы можем делать все, что захотим, так? Вроде тысобирался мне доказать, что обычные правила для нас не существуют?

Он смотрит на меня настороженно, хотя уже готов сдаться.

— А если так, то, по-моему, ты должен написать картину —здесь. Создай нечто прекрасное, великое, что сохранится надолго. Когда тызакончишь, мы повесим ее рядом с работами твоих друзей. Без подписи, конечно.

— Я уже давно не стремлюсь к славе, — говорит Деймен, и вего глазах разгорается свет.

— Вот и хорошо. — Я киваю на пустой и чистый холст. —Значит, я увижу работу бескорыстного гения. — Положив руку Деймену на плечо, яподталкиваю его локтем. — Начинай, что ли? В отличие от нас, эта ночь небессмертна.

Я смотрю на картину, на Деймена, прижав ладонь к груди, и нислова не могу выговорить, То, что я вижу перед собой, никакими словами неописать. Нет таких слов.

— Это... — Я запинаюсь, чувствуя себя мелкой и незначительной.Совершенно недостойной такого удивительного изображения. — Это так красиво...Запредельно... И... — Я мотаю головой. — Неужели это я?!

Деймен смеется, заглядывая мне в глаза.

— О да, это ты! Здесь воплотились все твои перерождения. Этосвоего рода собирательный образ за четыреста лет. Огненные волосы и кожа цветасливок — из твоей жизни в Амстердаме, уверенность и цельность характера — изпуританских времен, смирение и внутренняя сила — из трудной парижской жизни,роскошное платье и кокетливый взгляд — из лондонского высшего света, а самиглаза... Они не меняются. Они вечны, какой бы облик ты ни принимала.

— Какую часть ты взял из того, что есть у меня сейчас? —спрашиваю я, не отводя взгляда от картины.

На ней изображено сияющее, ослепительное крылатое создание —словно настоящая богиня сошла с небес, чтобы осыпать Землю своими дарами. Яникогда в жизни не видела такой красоты и до сих пор не могу осмыслить, что это— я.

Деймен улыбается.

— Ну конечно, прозрачные крылья!

Я оборачиваюсь, думая, что он пошутил, а у него лицосерьезное.

— Знаю, ты их не замечаешь, но поверь мне, они есть. Ты дляменя — словно подарок свыше. Разумеется, незаслуженный, и я за него каждый деньблагодарю высшие силы.

— Ох, не такая уж я замечательная... и добрая... и возвышенная...И совсем не похожа на ангела, каким ты меня, кажется, считаешь. Особенно в последнеевремя, сам знаешь.

Как мне хочется повесить эту картину у себя в комнате илюбоваться на нее каждый день! Но я знаю, важнее оставить ее здесь.

— Ты уверена? — Деймен переводит взгляд с чудеснойнеподписанной картины на творения своих друзей.

— Совершенно уверена! Представь себе, какой подниметсяпереполох, когда ее здесь обнаружат, в раме и на стене! Переполох выйдетотменный. А еще представь, специалистов созовут, будут выяснять, откуда она взялась,как сюда попала и кто автор!

Деймен кивает и, бросив на картину прощальный взгляд,поворачивается к выходу. Я хватаю его за руку и тяну обратно.

— Эй, не спеши! Нужно еще название. Такая, знаешь, бронзоваятабличка, как у других.

Деймен смотрит на часы. Ему явно не по себе.

— Никогда не умел придумывать названия своим работам, всегдаобходился самыми очевидным. Знаень: «Блюдо с фруктами» или «Красные тюльпаны всине вазе».

— Все-таки, я думаю, не стоит называть эту картину «Эвер скрыльями». На всякий случай, а то вдруг кто-нибудь меня и впрямь узнает. Давайлучше что-нибудь... ну, я не знаю... литературное? Метафорическое, вот.

Наклоняю голову к плечу, не отводя взгляда от Деймена. Ятвердо намерена добиться своего.

— Какие будут идеи?

Он затравленно озирается.

— Например, «Чародейство», или «Ворожба», или... Ну не знаю,что-нибудь в таком духе. — Я крепко сжимаю губы.

— «Чародейство»?

— Ты ведь явно под действием каких-то чар, если видишь здесьсходство со мной!

Деймен подхватывает мой смех, и взгляд у него проясняется.