— Можешь ты вообразить, что случится, если Сабина, Хейвенили Майлз узнают правду о нас? Что они подумают, что скажут, что сделают?! Этими опасны такие, как Роман и Трина, — они щеголяют своим бессмертием, напрочьигнорируя естественный порядок вещей. Можешь быть уверена, Эвер, круговращениежизни существует не зря. В молодости я презирал законы природы, считал, что явыше всего этого, а сейчас отношусь к таким вещам иначе. В конечном итоге отсудьбы не уйдешь. Будешь ты рождаться заново, как наши друзья, или останешьсяпрежним, как мы с тобой, — карма все равно тебя настигнет. А побывав вПризрачной стране, я еще больше убедился, что жизнь должна быть только такой,как это заложено в природе.

— Что же нам-то остается? — Меня словно обдает холодом,несмотря на тепло рук Деймена. — Тебя послушать, мы должны сидеть тише воды,ниже травы, жить только для себя и ни в коем случае не использовать своиневероятные способности для того, чтобы изменить мир. Как же ты улучшишь карму,если не будешь помогать другим? Тем более это можно делать анонимно.

Я думаю о Хейвен. Я так надеялась ей помочь...

Деймен не дает мне договорить.

— Что нам остается? Да в точности то же, что и сейчас. Бытьвместе. Навеки. Только нужно соблюдать осторожность и всегда носить амулеты.Что касается наших магических способностей... Боюсь, тут все несколько сложнее.Нельзя просто взять и исправить все несправедливости мира. Карма не различаетхорошее и плохое, тут все иначе: за подобное воздается подобным, и в итогеприходим к равновесию — ни больше ни меньше. Вмешиваясь в ситуации, которыекажутся тебе трудными, или горестными, или вообще почему-либо неприемлемыми,тем самым ты лишаешь человека возможности самостоятельно справиться струдностями, чему-то научиться в процессе, не даешь ему расти. У несчастий тожебывает своя цель. Может, мы поначалу не в силах ее понять, не зная всей историижизни человека, его прошлого в целом. Влезать в чужие дела, пусть даже с самымилучшими намерениями, — значит отнять у человека возможность пройти свой путьсамому. Лучше так не делать.

— Погоди, что же получается? — Я даже не скрываю своейзлости. — Вот приходит ко мне Хейвен и говорит: «У меня умирает кошка». А яточно знаю, что могу ей помочь, но не помогаю, иначе возникнут вопросы, накоторые мне нечего будет ответить. Ладно, поняла, хоть это мне и не нравится. Апотом она говорит: «У меня родители собрались разводиться, мне, наверное,придется переехать, и весь мой мир рушится», — и не подозревает, что япрекрасно могу ей помочь. Ну, я не знаю. — Я безнадежно машу рукой. — В общем,помогать нельзя, не то мы ей попортим карму, не дадим пройти путь и так далее.А что с моей кармой будет после этого?

— Я советую тебе не вмешиваться. — Деймен отворачивается отменя к картине. — Что бы ты ни делала, родители Хейвен все равно не помирятся,и даже если ты каким-то чудом выплатишь долг за дом, воображая, будто спасаешьих... — Он строго смотрит на меня через плечо. Надо же, почувствовал, ведьименно это я и собиралась! — Дом они скорее всего продадут, деньги разделят ивсе равно разъедутся. — Деймен вздыхает, говорит уже мягче: — Прости меня, Эвер.Наверное, я кажусь тебе старым черствым циником. Может быть, так и есть. Яслишком много повидал и столько в своей жизни совершил ошибок — ты непредставляешь, как много времени ушло, пока я это понял. И не зря говорится:всему свой срок. У нас, правда, впереди — вечность, и все же мы должны хранитьтайну.

— А скажи, сколько знаменитых художников писали твоипортреты? Сколько подарков тебе сделала Мария-Антуанетта? Наверняка этипортреты существуют до сих пор! Наверняка кто-нибудь вел дневник и записал внем твое имя! А когда ты работал фотомоделью в Нью-Йорке? А?

— Я и не отрицаю. — Деймен передергивает плечами. — Я былтщеславным, самовлюбленным — классический Нарцисс. И как же мне было весело!

От смеха его лицо преображается, и он снова становится прежнимДейменом, которого я знаю и люблю — привлекательным Дейменом, неотразимымДейменом, совсем непохожим на зловещего прорицателя.

— Пойми: портреты были сделаны по частным заказам. Дажетогда у меня хватило ума не выставлять их на публику. Что касается работымоделью, было сделано всего лишь несколько фотографий для довольно скромнойрекламной кампании. На следующий день я уволился.

— А почему живопись бросил? По-моему, это прекрасный способсоставить хронику неестественно долгой жизни.

У меня уже голова идет кругом от всего этого!

Деймен кивает.

— Беда в том, что мои работы прославились. Я был в упоении,как ты можешь себе представить, и упивался своим упоением. — Он смеется, качаяголовой. — Я рисовал, как безумный, не отходил от холста, ничто другое меня неинтересовало. Я собрал огромную коллекцию, которая привлекла ко мне общеевнимание, прежде чем я наконец спохватился. А потом...

У меня сжимается сердце, когда я вижу образы, возникающие унего в голове.

— А потом был пожар, — договариваю я шепотом и вижу, какяростное рыжее пламя взметнулось в ночное небо.

— Все сгорело, — кивает Деймен. — И я тоже — по крайней мереименно так это выглядело.

Я судорожно втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы и,встретив взгляд Деймена, не знаю, что сказать.

— Пожар еще не потушили до конца, а я уже уехал, путешествовалпо Европе, нигде подолгу не задерживаясь, как бродяга, как цыган. Даже имясменил несколько раз, пока прошло достаточно времени и люди начали забывать. Вконце концов поселился в Париже. Там мы с тобой впервые встретились...Остальное ты наешь. Но, Эвер... — Он смотрит мне в глаза и явно не хочетговорить, и все же сказать необходимо, хотя я уже знаю, что сейчас услышу. —Все это означает, что когда-нибудь — и довольно скоро — нам с тобой придется уехать.

После того, как он это сказал, мне уже трудно понять, как яраньше сама не сообразила. Это же так очевидно! Прямо-таки бросается в глаза. Ая ухитрялась ничего не видеть. Притворялась, что со мной будет по-другому. Как людивсе-таки умеют обманывать самих себя...

— Я думаю, ты уже не будешь становиться старше. — Дейменгладит меня по щеке. — Поверь, пройдет не так много времени, и твои друзьяначнут это замечать.

— Я тебя умоляю! — Отчаянно пытаюсь шуткой разрядитьмрачную, гнетущую атмосферу. — Позволь тебе тнапомнить: мы живем в Калифорнии! Вштате, где пластическая хирургия — норма жизни. Здесь никто не стареет. Никто,правда-правда! Да мы еще его лет можем оставаться такими, как есть!

Я смеюсь, а заметив, как Деймен на меня смотрит, понимаю,что моя шуточка не к месту. Дело слишком серьезное.

Я плюхаюсь на скамью в центре зала и прячу лицо в ладонях.

— Что я Сабине скажу? — шепчу я.

Деймен садится рядом, обнимает меня за плечи, и от этогостановится чуточку легче.

— Я же не могу изобразить собственную смерть! В наши днинесчастные случаи расследуют немножко более тщательно.