Когда он приказал матери подписать протокол, она неумелойрукой, печатными, жирно блестевшими буквами начертила на бумаге:

«Вдова рабочего человека Пелагея Власова».

- Что ты написала? Зачем это? - воскликнул офицер, брезгливосморщив лицо, и потом, усмехаясь, сказал: - Дикари…

Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки на груди, и, немигая, ничего не видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжалагубы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль в зубах. В лампевыгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула на него и осталась вотьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило грудь ей, затрудняя биениесердца. Стояла она долго - устали ноги и глаза. Слышала, как под окномостановилась Марья и пьяным голосом кричала:

- Пелагея? Спишь? Страдалица моя несчастная, спи! Мать, нераздеваясь, легла в постель и быстро, точно упала в глубокий омут, погрузиласьв тяжелый сон.

Снился ей желтый песчаный курган за болотом, по дороге вгород. На краю его, над обрывом, спускавшимся к ямам, где брали песок, стоялПавел и голосом Андрея тихо, звучно пел:

Вставай, подымайся, рабочий народ…

Она шла мимо кургана по дороге и, приложив ладонь ко лбу,смотрела на сына. На фоне голубого неба его фигура была очерчена четко и резко.Она совестилась подойти к нему, потому что была беременна. И на руках у неетоже был ребенок. Пошла дальше. На поле дети играли в мяч, было их много, и мячбыл красный. Ребенок потянулся к ним с ее рук и громко заплакал. Она дала емугрудь и воротилась назад, а на кургане уже стояли солдаты, направляя на неештыки. Она быстро побежала к церкви, стоявшей посреди поля, к белой, легкойцеркви, построенной словно из облаков и неизмеримо высокой. Там кого-тохоронили, гроб был большой, черный, наглухо закрытый крышкой. Но священник идьякон ходили по церкви в белых ризах и пели:

Христос воскресе из мертвых…

Дьякон кадил, кланялся ей, улыбался, волосы у него былаярко-рыжие и лицо веселое, как у Самойлова. Сверху, из купола, падали широкие,как полотенца, солнечные лучи. На обоих клиросах тихо пели мальчики:

Христос воскресе из мертвых…

- Взять их! - вдруг крикнул священник, останавливаясьпосреди церкви. Риза исчезла с него, на лице появились седые, строгие усы. Всебросились бежать, и дьякон побежал, швырнув кадило в сторону, схватившисьруками за голову, точно хохол. Мать уронила ребенка на пол, под ноги людей, ониобегали его стороной, боязливо оглядываясь на голое тельце, а она встала наколени и кричала им:

- Не бросайте дитя! Возьмите его…

Христос воскресе из мертвых… -

пел хохол, держа руки за спиной и улыбаясь.

Она наклонилась, подняла ребенка и посадила его на воз теса,рядом с которым медленно шел Николай и хохотал, говоря:

- Дали мне тяжелую работу…

На улице было грязно, из окон домов высовывались люди исвистели, кричали, махали руками. День был ясный, ярко горело солнце, а тенейнигде не было.

- Пойте, ненько! - говорил хохол. - Такая жизнь!

И пел, заглушая все звуки своим голосом. Мать шла за ним;

вдруг оступилась, быстро полетела в бездонную глубину, иглубина эта пугливо выла ей встречу…

Она проснулась, охваченная дрожью. Как будто чья-тошершавая, тяжелая рука схватила сердце ее и, зло играя, тихонько жмет его.Настойчиво гудел призыв на работу, она определила, что это уже второй. Вкомнате беспорядочно валялись книги, одежда, - все было сдвинуто, разворочено,пол затоптан.

Она встала и, не умываясь, не молясь богу, начала прибиратькомнату. В кухне на глаза ей попалась палка с куском кумача, она неприязненновзяла ее в руки и хотела сунуть под печку, но, вздохнув, сняла с нее обрывокзнамени, тщательно сложила красный лоскут и спрятала его в карман, а палкупереломила о колено и бросила на шесток. Потом вымыла окна и пол холоднойводой, поставила самовар, оделась. Села в кухне у окна, и снова перед вею всталвопрос:

«Что же теперь делать?»

Вспомнив, что еще не молилась, она встала перед образами и,постояв несколько секунд, снова села - в сердце было пусто.

Было странно тихо, - как будто люди, вчера так многокричавшие на улице, сегодня спрятались в домах и молча думают о необычном дне.

Вдруг ей вспомнилась картина, которую она видела однажды водни юности своей: в старом парке господ Заусайловых был большой пруд, густозаросший кувшинками. В серый день осени она шла мимо пруда и посреди негоувидала лодку. Пруд был темен, покоен, и лодка была точно приклеена к чернойводе, грустно украшенной желтыми листьями. Глубокой печалью, неведомым горемвеяло от этой лодки без гребца и весел, одинокой, неподвижной на матовой водесреди умерших листьев. Мать долго стояла тогда на берегу пруда, думая - кто этооттолкнул лодку от берега, зачем? Вечером того дня узнали, что в прудеутопилась жена приказчика Заусайловых, маленькая женщина с черными, всегда растрепаннымиволосами и быстрой походкой.

Мать провела рукой по лицу, и мысль ее трепетно поплыла надвпечатлениями вчерашнего дня. Охваченная ими, она сидела долго, остановив глазана остывшей чашке чая, а в душе ее разгоралось желание увидеть кого-то умного, простого,спросить его о многом.

И, как будто отвечая ее желанию, после обеда явился НиколайИванович. Но, когда она увидала его, ею вдруг овладела тревога, и, не отвечаяна его приветствие, она тихо заговорила:

- Ах, батюшка мой, вот уж напрасно вы пришли! Неосторожноэто! Ведь схватят вас, если увидят…

Крепко пожимая ее руку, он поправлял очки и, наклонив своелицо близко к ней, объяснил ей спешным говорком:

- Я, видите ли, условился с Павлом и Андреем, что, если ихарестуют, - на другой же день я должен переселить вас в город! - говорил онласково и озабоченно. - Был у вас обыск?

- Был. Обшарили, ощупали. Ни стыда, ни совести у этих людей!- воскликнула она.

- Зачем им стыд? - пожав плечами, сказал Николай и началрассказывать, почему ей нужно жить в городе.

Она слушала дружески заботливый голос, смотрела на него сбледной улыбкой и, не понимая его доказательств, удивлялась чувству ласковогодоверия к этому человеку.

- Если Паша этого хотел, - сказала она, - и не стесню я вас…

Он прервал ее:

- Об этом не беспокойтесь. Я живу один, лишь изредкаприезжает сестра.

- Даром хлеба есть не стану, - вслух соображала она.

- Захотите - дело найдется! - сказал Николай. Для нее спонятием о деле уже неразрывно слилось представление о работе сына и Андрея стоварищами. Она подвинулась к Николаю и, заглянув ему в глаза, спросила:

- Найдется?