Но Лехе было не до них. В один из своих затяжных прыжков он заметил необъяснимое и несвоевременное исчезновение штанов. Взглянув на свой откровенный вид, он ужаснулся. Попытался прикрыться ладонью, однако эта защита оказалась бесполезной, потому что одна рука была занята зацепившимся рукавом, а вторая была необходима для поддержания равновесия при стремительном передвижении.

Но вот наступил момент отрыва аэроплана от земли. Не поддавались никакому описанию те впечатления, которые Леха испытывал при виде оторвавшихся от земли колес и плавного планирования самолета над мелькающей травой.

Двадцать сантиметров, пятьдесят. Метр! Леха чувствовал, что аэроплан начинает тянуть его за собой вверх! Еще совсем немного, и произойдет отрыв от земли Лехиных ног. Но в самый последний момент чудодейственная сила тяжести помогла парню выскользнуть из собственной рубахи, избежав незапланированного полета.

Освободившись от «капкана», Леха потерял равновесие, упал на землю и покатился по траве колесом. А когда наступило благодатное затишье — аэроплан улетел, Леха приподнялся на четвереньки, с ужасом посмотрел на людей и заревел диким, тоскливым голосом.

С одного конца аэродрома к нему бежала ватага ольховских ребятишек во главе с разъяренным механиком. С другой стороны в голубом небе с крыла набирающего высоту самолета, трепыхаясь Андреевским флагом, прощалась с хозяином улетавшая рубаха.

Ясным белым днем Андрей подъехал на Марате к воротам Машиного дома и, коротко свистнув, вызвал девушку на улицу.

Светлое время суток — совсем неподходящий момент для встречи влюбленных. Это считалось неприличным по отношению к девушке и могло быть веским поводом для сплетен и пересудов языкастых женщин, случайно увидевших молодых людей вместе. Однако, если бы кто знал нетерпеливое желание Андрея вручить подарок Маше, его сердечное намерение как можно скорее увидеть ее, тот понял бы влюбленного юношу.

Маша в это время заплетала косичку своей непоседливой сестре. Мать, сидя у окна, шила. Она первая услышала призыв Андрея и, посмотрев в окно, удивленно воскликнула:

— Ты смотри-ка! Жених-то уже среди бела дня высвистывает!

Маша залилась краской и, не удержав выскочившую на улицу Наташку, нервно затеребила кончик своей косы:

— Вот еще!.. Тоже мне, жених!.. Может, он совсем и не мне свистит!

Мать лукаво улыбнулась, нежно посмотрела на дочь и коротко, но настойчиво бросила:

— Беги уж, ждет тебя.

Едва сдерживая волнение, Маша встала и, стараясь казаться спокойной, вышла из дома. Наташка уже восседала на опорном столбе забора и поглаживала гриву Марата. Завидев сестру, обрушила на Андрея неуемный шквал вопросов:

— А ты чего свистишь? Машку надо? А зачем она тебе нужна? Опять за баней будете целоваться? Да ты не бойся, я никому об этом не рассказывала! Мамке только. И Кольке. И еще Надьке. А больше — никому!

— Беги в дом, мамка зовет! — с напущенной ноткой угрозы, краснея, проговорила Маша.

— А я только сейчас оттуда. Мне мамка ничего не говорила, — со смехом ответила девочка.

Андрей потянулся в перекинутую через луку седла дорожную сумку и, вытащив оттуда что-то завернутое в материю, протянул Маше:

— С днем рождения!

Девушка растерялась и стояла не двигаясь. Ее изумленный взгляд был полон искренней благодарности за внимание и поздравление. Пользуясь замешательством Маши, Наташка коршуном спрыгнула с забора, на лету вырвала из протянутых рук Андрея сверток и проворно побежала в дом.

Возмущенная проделкой сестры, Маша бросилась ее догонять, даже не успев сказать Андрею слов благодарности.

— Что это? — мать вопросительно посмотрела на Maшу.

Девушка неопределенно пожала плечами и промолчала. Зато Наташка дала волю своему острословию:

— А это ей Андрей подарил! Сказал, что на день рождения. И еще сказал, что будет жениться!

Однако мать на слова болтливой Наташки не обратила внимания и стала разворачивать сверток.

Увидев туфли, Маша лишилась дара речи, а матушка, едва не выронив их, присела на кровать. Медленно поднимая свой восторженный взгляд на Машу, она заговорила:

— Красота-то какая! Как же на это позарился Андрей? Наверное, очень дорого! У меня таких подарков за всю жизнь никогда не было... Да что же это мы? А ну-ка, примерь!

Туфли были слегка велики, может быть, всего на один размер. Но для Маши это не имело никакого значения.

— Пройдись! — попросила мать.

Маша шагнула вперед. Она почувствовала некоторое неудобство и неуверенность: на каблуках ноги плохо слушались. Несколько минут напряженной тренировки — и вот уже перед глазами матери и сестренки вышагивала совершенно другая, изменившаяся девушка.

— Королева! — произнесла мать с восхищением.

Душа Маши ликовала! Ей казалось, что эти чудесные туфельки находились не на ее ногах. Наклонившись, она дотронулась до переливающегося цветами радуги лака. Нет, это был не сон!

Наташка тянула Машу за платье и повторяла:

— Маша, дай померить! Маша, дай померить!

Только Маша сняла туфли, как сестренка тут же запрыгнула в них и со счастливой улыбкой сделала движение вперед. Туфли были велики, Наташка передвинулась, как на лыжах.

— Мала еще. Рано тебе носить такую обувь, — заключила мать.

Наташка не обиделась. Она хитро посмотрела на лодочки. Все ее внимание теперь было приковано к прозрачным, переливающимся на свету стекляшкам, пришитым к бантикам. Девочка решила, что стекляшки подойдут Варьке вместо глаз. Вот только надо дождаться удобного момента, когда туфли останутся без присмотра.

Во дворе хлопнула калитка, послышались торопливые шаги, и на пороге дома появилась Татьяна. Она видела, как к дому Маши подъезжал Андрей, и поспешила к подруге, сгорая от любопытства.

Увидев на ногах Маши туфли, Татьяна замерла от удивления. Растерявшиеся хозяева тоже молчали.

Выручила Наташка. Подбоченясь и притопнув голой ногой, она пропела:

— А Андрей Маше туфли подарил. Посмотри, какие красивые! А у тебя таких туфелек нет, и тебе никто не подарит, потому что ты злая и вредная!

— Наташка! Так нельзя говорить! А ну, беги отсюда на улицу! — строго прикрикнула мать.

— Можно, нельзя... — обиженно пробубнила Наташка и, выходя на улицу, добавила: — А зачем она Варьке голову оторвала?

Ее последние слова взрослые уже не слышали. Впрочем, на равнодушие матери и сестры Наташка не обратила особого внимания. Через три секунды она горела страстным желанием рассказать о туфлях первому встречному-поперечному.

Лицо Татьяны после Наташкиных слов преобразилось! Будто пламя ночного костра полыхнули в гневе щеки, необузданной яростью сверкнули сузившиеся глаза. Однако маска хладнокровия держалась на лице всего лишь какие-то мгновения, а следом появилась наигранная и приветливая улыбка.