— Как это пойдем? А ты у меня спросил? — вспыхнула она и, оттолкнувшись от него руками, отодвинулась в сторону.

— Ох, ты какая! Характерная! — с улыбкой проговорил он, резко приподнялся, схватил девушку за плечи и прижал к себе. — А я тебя сейчас спрашиваю: пойдешь за меня?

Наигранно обижаясь, Маша пыталась вырваться из его крепких рук, но руки Андрея — как сработавшая кулема, чем больше рвешься, тем крепче сжимают рем.

— Ты не ответила на мой вопрос, — через какое-то время напомнил он.

— Ну, какой же ты... неужели не понятно? Конечно, да!

Допел свою длинную, бесконечную ночную песню дергач. Оборвав заунывный треск, неутомимый тенор определил границу ночи и уступил место всевозможным голосам ранних утренних птах, приветствовавших рассвет веселыми, звонкими трелями.

Теплое утро прогнало мрак, затушило на небе звезды и насторожилось в ожидании скорого восхода солнца. Легкий восточный ветерок невидимой рукой зашевелил серебристую от росы траву, закачал тяжелые ветви деревьев и зашелестел легкими прутьями кустарников.

Андрей быстро шел по улице. Он со счастливой улыбкой воспринимал свежесть раннего утра, радовался ему, как ребенок, и, мечтательно вспоминая глаза Маши, негромко мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. Стараясь выдерживать ритм, он пропел куплет и, ускоряя шаг, мысленно подхватил припев. Вдруг за его спиной, пугая и разрывая душу, заунывно и противно тонким голосом завыла собака. Андрей остановился, пораженный ощущением неприятного холодка, пробежавшего по его телу. Повернувшись, он некоторое время смотрел назад, стараясь понять, откуда исходит звук. Поселковая улица была пуста. Это значило, что вой исходил от какой-то дворовой собаки, сидящей на цепи. Через несколько секунд вой повторился. Андрей определил, откуда он доносится, и ужаснулся: собачий вой слышался из Машиного двора. Возможно, это был ее старый Соболь, который летом всегда сидел на цепи.

— Вот черт. К чему бы это? С утра пораньше... — передернул плечами Андрей, веривший в приметы. Охотничий опыт подсказывал, что собаки воют в очень редких случаях: либо от голода, либо от холода, либо к покойнику.

Вскоре собачий вой прекратился и больше не повторялся. На какое-то время замерший мир вновь ожил разноголосьем, а несколько успокоившийся Андрей зашагал дальше. Но, не доходя до своего дома, Андрей вновь остановился.

Около новой калитки его ограды, понуро опустив головы, стояли четыре оседланные лошади. Подвязанные к штакетинам уздечки подсказывали, что всадники приехали давно и застоявшиеся кони устали коротать время.

Лошади были чужие. Андрей знал всех коней в Чибижеке «в лицо». Таких вороных, с коротко подстриженными гривами и хвостами не было нигде, это точно. В поселке ни у кого не было таких крутолуких седел, да и сыромятная упряжь, по всей вероятности, была сшита на заказ — точно и аккуратно, «ход» шва был совсем иным, чем у местных кожевников. Внимательно присмотревшись, Андрей без особого труда узнал почерк ольховских мастеров. В крепких швах имелся тонкий, искусно и неповторимо затянутый узелок.

И тут он вспомнил, чьи это лошади. Он видел эту четверку в Артемовске и в Чибижеке, знал хозяев лошадей. Это была конная милиция. Андрей часто встречался с чекистами в краснозвездных фуражках, в кожаных куртках и яловых сапогах. Он не был знаком с ними, но при встречах всегда здоровался, как и с любым другим путником. Они отвечали на приветствие, но глаза милиционеров были всегда холодны и строги, как будто они смотрели не на простого человека, а на матерого убийцу. Вполне понятно, что после таких взглядов властей, после событий последних трех лет любой человек будет бояться верховых в кожане. На душе сделалось как-то неприятно. Предчувствуя недоброе, дрогнуло сердце. Какими-то чужими, ватными руками Андрей потянул дверь.

В сумрачной комнате, освещаемой слабым светом керосиновой лампы и серым, ранним рассветом, стояла настораживающая тишина. Ее нарушал ритмичный стук настенных часов, отсчитывавших последние минуты свободы Андрея. Андрей увидел перепутанные, белые лица родителей. На табурете у печки, сжавшись воробьем, сидел Леха. По обеим сторонам двери стояли два милиционера с карабинами. Когда Андрей вошел, они тут же встали за его спиной и закрыли выход на улицу. За столом, у окна сидели еще двое, в кожанах, с портупеями.

— Долго гуляешь, милок! Видно, теплая постель была? Или девка горячая? — хитро прищурившись, проговорил один, по всей вероятности, старший.

Андрей молчал. Хитрый голос милиционера привел его в замешательство. Он не знал, как следует отвечать представителю власти: начать с шутки или попытаться защитить честь своей девушки. А между тем чекист указал взглядом на стоящий у стола табурет и уже серьезно, даже угрожающе проговорил:

— Садись. Рассказывай.

— О чем рассказывать? — дрогнувшим, каким-то чтим и холодным голосом спросил Андрей.

— А обо всем рассказывай, — прищурив сверкнувшие в гневе глаза, проговорил следователь и вдруг, понизив голос до шепота, зашипел: — В Павловке был?

— Да, — посмотрев на перепуганного Леху, ответил Андрей. — На прошлой неделе. Продукты старателям завозили.

Следователь довольно улыбнулся и, откинувшись на спинку стула, коротко рявкнул:

— В складе был?

— В каком складе?

— В каком складе?! В Павловке один склад. Продуктовый.

— Да, был...

— С кем был?

— С Михалычем и с Кузьмичом.

— А Михалыч говорит, что ты в склад один ходил. Было такое дело?

— Да... Заходил...

— А зачем ты туда заходил? — приблизившись лицом через стол, грозно спросил следователь.

— За ружьем... За патронами. Ружье у меня там стояло, на ночь оставлял...

— А зачем ты его туда ставил?

— Михалыч сказал, чтобы я ружье на ночь поставил. Вдруг какой случай или еще что... Так, от греха подальше.

— А почему ты за ружьем заходил один, без управляющего? Кто тебе разрешил? И где ты ключи от склада взял? И почему тебя часовой пропустил?

Андрей замолчал, понимая, что если он сейчас расскажет о гулянке на прииске, то подведет и Михалыча, и Тимоху, и всех мужиков прииска. Он не мог объяснить следователю, что отношения старателей основываются на честном слове. Это было противозаконно, даже более того — недопустимо! Как он мог сказать представителю власти о том, что Михалыч доверял ему государственную неприкосновенность под честное слово? Стараясь увести разговор, он спросил совершенно о другом:

— А что случилось?

Но следователь не ответил на его вопрос. Взорвавшись, он заревел медведем:

— Куда золото спрятал?

— Какое золото? — испугался Андрей.

— Какое золото? Которое ты взял в складе!

— Не брал я никакого золота! — едва выговаривая слова, оправдывался Андрей.