Никто из нас не помнит, что еще произошло в тот день.

Доктор Аткинс полагал, что к таким блестящим результатам привела комбинация дабрафениба и траметиниба, поэтому велел мне возобновить прием половинной дозы дабрафениба. Следующие дни и недели дались мне непросто, потому что появились новые побочные эффекты: кровоточащие язвы на руках, губах и лице. Когда посреди ночи я шла в туалет, то сама пугалась своего отражения в зеркале: кровь, сочившаяся из губ, засыхала вокруг рта и на шее. Я выглядела как вампир после бурной ночи. Подушка и простыни тоже были в пятнах крови. Кожа на ступнях высохла настолько, что мне было больно ходить, пятки тоже кровоточили.

Иногда по ночам почти до 40 градусов подскакивала температура. Меня бил такой сильный озноб, что среди жаркого лета я спала под двумя толстыми пледами и горой одеял, в шерстяной вязаной шапке. Меня так трясло, что я едва не падала с кровати.

Потом стало еще хуже. Как-то раз рано утром Мирек тренировался в подвале и вдруг услышал странный грохот. Он рванул наверх и обнаружил меня на полу в ванной без сознания. Я была вся в поту, пижама промокла насквозь, из головы текла кровь, а рядом валялся опрокинутый стул. Я потеряла сознание и, падая, разбила голову – то ли о кафель на стене, то ли о каменный пол. Вскоре я пришла в себя, но не смогла вспомнить, что именно стряслось. Мирек решил, что с этого момента мы будем держать все двери открытыми, чтобы он мог услышать, если мне опять станет плохо.

Доктор Аткинс предложил снова сделать паузу в приеме дабрафениба, а потом и траметиниба. Кожа стала выглядеть лучше, и я немного пришла в себя. В следующий раз я делала МРТ 1 сентября, и, хотя я не принимала лекарств уже две недели, снимки не показали новых опухолей. А те, что были, уменьшились или совсем пропали. Я делала МРТ каждые шесть недель. На протяжении нескольких следующих месяцев у меня появилась пара новых маленьких опухолей, которые были облучены киберножом. После процедуры они еще немного подросли, а потом стали уменьшаться. Доктор Аткинс снова прописал мне траметиниб. Дабрафениб я больше не принимала.

Всю осень 2015 года я страдала от сыпи и кровотечений на ладонях, руках и голове, под волосами. Но зато я, похоже, снова стала такой, как раньше. Я больше не терялась в собственном районе. Я помнила, как готовить любимые блюда. Я не срывалась на близких. Я каждый день звонила Касе и Марии и разговаривала с ними как любящая мать и сестра. К нам с Миреком на ужин заглядывали друзья, и мы весело проводили время. Мои внуки заезжали в гости, и я с удовольствием с ними играла.

Постепенно Мирек начал все больше рассказывать о том, как я вела себя в июне и июле. Ему тогда казалось, что я превратилась в другого человека, в собственную тень, и все боялись, что я уже не стану прежней.

Я пообещала, что больше никогда не буду так обращаться ни с ним, ни с остальными членами семьи. Но в глубине души я понимала, что мне, возможно, не удастся сдержать это обещание, если разум снова начнет меня подводить.

Иногда я отпускала глупые шутки, делая вид, что снова сошла с ума и не понимаю, где нахожусь. Мирек не смеялся. Я поняла, что поступаю жестоко, и прекратила. В конце концов, я не видела себя со стороны и в каком-то смысле пострадала гораздо меньше родных.

В январе 2016-го, спустя год после начала интенсивного лечения, бесконечных обследований и страха, что очередные снимки покажут новые опухоли, я сидела на диване в гостиной. Рука так опухла, что я едва могла до нее дотронуться. Дело было в лимфедеме, которая началась после рака груди и усилилась из-за иммунотерапии.

Почему я до сих пор не обратилась к врачу? Поверить не могу, что я так запустила руку!

Я поискала в интернете ближайшие клиники, в которых работали физиотерапевты, специализирующиеся на лимфедеме.

Надо же, одна из них совсем близко – больница «Инова Фэрфакс».

Взяв телефон, я позвонила туда, записалась на прием через несколько дней, 15 января, и стала терпеливо ждать.

Утром 15 января я включила навигатор Waze, добралась до больницы и заехала на парковку. На стоянке не было свободных мест, и мне пришлось подняться на самый верхний открытый этаж. Я вышла из машины и посмотрела по сторонам.

Все выглядит таким знакомым…

У меня было странное чувство, что я уже была здесь. Но не могла вспомнить, когда именно.

Я спустилась на первый этаж и стала, ориентируясь на указатели, искать вход в больницу. Это было не так-то просто: вверх-вниз, налево-направо. Эти коридоры, лифты, таблички…

Может, я уже была здесь?

С каждым шагом это странное тревожное чувство усиливалось. Когда я подошла к регистратуре в холле отделения физиотерапии, это место вынырнуло из тумана моей памяти, но я не помнила, при каких обстоятельствах была здесь раньше. Вскоре меня кто-то позвал. Я подняла голову и увидела женщину, стоявшую в дверях.

– О боже, это вы! – воскликнула она. – Я была уверена, что вы ни за что не вернетесь!

Она показалась мне смутно знакомой. Медленно, будто откуда-то из прошлой жизни, всплыло имя: Тереза. Пройдя в кабинет физиотерапии, я узнала и его, но воспоминания были какими-то смазанными и неясными.

Тереза спросила, как у меня дела и почему я решила снова к ней обратиться.

Я постаралась объяснить. Рассказала ей о своем диагнозе, лечении и опухолях в мозге. Призналась, что до этого момента была уверена, что пришла в эту больницу впервые, а теперь узнала ее лицо, вспомнила имя – и больше ничего.

Она улыбнулась.

– Мы все были уверены, что больше вас не увидим, – сказала она. – В прошлый раз вы вышли из себя и отмахнулись от всех рекомендаций. Я тогда сказала коллегам, что вас можно больше не ждать.

Я смутилась, но она поспешно добавила:

– Я очень рада, что вы вернулись.

И тут на меня обрушилась лавина воспоминаний. Я вспомнила, как грубо спорила с ней, отказалась выслушать рекомендации и в ярости выскочила из кабинета.

Я извинялась снова и снова. Мне было очень стыдно за свое поведение, но Тереза успокоила меня.

– Я все понимаю, – добродушно сказала она. – Мне и раньше встречались пациенты, которые отказывались от лечения, потому что им оно не нравилось. Предпочитали терпеть боль. Ну что, давайте приступим? – посмотрела она на мою руку.

Я записалась на двенадцать сеансов физиотерапии и следующие два месяца старательно следовала всем указаниям. Я научилась перевязывать руку и заказала специальный компрессионный рукав. Я делала все, что говорил физиотерапевт, и состояние руки улучшалось на глазах. Однажды Тереза с хитрой улыбкой сказала, что я ее «пациент с наилучшими результатами физиотерапии».

За время лечения Тереза и ее коллеги стали моими друзьями. Когда я завершила курс физиотерапии, мы обнялись и попрощались со слезами на глазах.

Из тумана начали проступать и другие события – как к нам заходил молодой парень из службы по борьбе с вредителями и как я в бешенстве выставила его за дверь, когда он не смог сказать, что входит в состав аэрозолей, которыми их компания пользовалась. Я вспомнила, как описалась, заблудившись по дороге домой.