– Алена, привет, это я, – послышалсягрустный-прегрустный голос. Он что-то напоминал нашей писательнице, а потомуона не стала вежливо (и грубо тоже не стала) выпытывать, кто это звонит, апросто решила положиться на судьбу и подождать ее подсказки.

– Привет, – отозвалась Алена, в очередной, примернодвухсотый раз остро жалея, что так и не обзавелась радиотелефоном-трубкой, скоторой можно было бы сейчас пройти на кухню и напиться вволю воды прямо из-подкрана – ледяной и вкусной-превкусной. Она любила воду из-под крана больше всехминералок на свете и обычно пила только ее, презирая все и всяческие очистки,потому что была убеждена, что человеческий организм должен приспосабливаться ктой среде, в которой он обитает, а не абстрагироваться от нее. И, видимо, Аленабыла совершенно права, потому что практически никогда и ничем не болела, развечто простывала единожды в год, в конце зимы.

– Я просто еще раз хочу тебе большое спасибо сказать, что тытак самоотверженно шлялась со мной до полуночи по этой дурацкой Мануфактурной,а потом еще и телефон добывала, – проговорила неизвестная женщина, и Аленавпервые за это утро вздохнула с облегчением.

Да ведь никакая она не неизвестная. Это Света! Света Львова!

– Ну как, дозвонилась ты этим козлам? – спросила она,радуясь, что в жизни есть кое-что, кроме похмельно трещащей головы и серой,колышущейся мути в желудке.

– Дозвониться-то я дозвонилась, но козлы – они козлы и есть.Облом! Они и правда уже не хотят мою квартиру, нашли другую, договор с темилюдьми подписали и даже аванс внесли, – уныло рассказала Света. – Онитак спокойно мне все это сообщили, как ни в чем не бывало. И меня же, главное,обвинили, что я не хотела брать аванс! Надо было, говорят, брать, а то мы неверили в серьезность ваших намерений! А я вообще никаких авансов терпеть немогу, в долг не беру! – чуть не плакала Света.

– Да, переизбыток порядочности в наше время – это скореепорок, – пробурчала Алена. – Ничего, Светик, не горюй. Все, что ниделается… и далее по тексту. Значит, так угодно святым небесным силам. А ты каквообще? Худеешь?

– Ой, не говори! – Голос Светы стал вовсенеживым. – С утра кофе без сахара, булочку нельзя, один маленький йогурт.И так до обеда страдать. А на обед тарелочка винегретика и яблоко. Или двепеченые картофелины. ИЛИ, а не И, заметь себе! Ужин тоже будет какой-то неразличимый глазом. Нет, я умру! Я не могу ни о чем думать, кроме как о еде! Аведь я только сегодня села на диету! Кажется, мне эта кодировка непомогла! – Она громко всхлипнула.

– И не поможет! – голосом кумской сивиллы изреклаАлена. – Я же тебе говорила, как надо питаться! Берешь ломоть тыквы…

– Я ненавижу тыкву! – вскричала Света. – Да у меняее и нету, у меня только морковка, а ее я тоже ненавижу!

И она бросила трубку.

Алена только вздохнула. Света или сживется с перманентнойанорексией, которая преследует всех, кто хочет похудеть, или… или плюнет на всеэто дело, на кодирование вместе с кодировщиком, и будет ужинать в десять вечераблинами с мясом!

Она дошла до кухни и наконец-то напилась воды. В желудкестало немного легче, но в голове по-прежнему ковали что-то железное. Аленавсыпала в турку четыре ложки «Жокея по-восточному» вместо обычных двух споловиной, налила воды и поставила на конфорку.

В это время телефон зазвенел снова. На кухне тоже стоялаппарат, и Алена схватила трубку, косясь на плиту – у нее вечно убегал кофе,заливая горелку.

– Алло?

– «Новости» смотрела? – спросил жуткий, какой-топреступный голос, и Алена чуть не выронила трубку.

– Какие… кто… – залепетала она, задыхаясь, и голос в трубкестал сердитым и узнаваемым:

– Ты что, с ума сошла? Это я, Инна!

– Инночка… – выдохнула Алена со смешанным чувствомоблегчения и усиливающегося ужаса. – Что случилось?!

– Ничего особенного, кроме того, что таким похмельем я вжизни не маялась, – сообщила подруга. – И Ленька тоже. Нас простонет!

– Меня тоже нет, – сообщила Алена.

– И не только нас с тобой, – загадочно сообщила Инна.

– То есть?

– Да вот то и есть. Я включила «Новости» по «Волге», а тамкратенькое такое официальное сообщение: известная тебе фигура отбыла вчера вШвейцарию на горный курорт. Со всем семейством.

Из джезвы с ужасающим шипением сбежал кофе, но Алена даже неоглянулась.

– Как так?! Но его же…

– Тихо. Значит, не его.

– Но мы же видели!..

– Видели. Но в сумерках, да еще с пьяных глаз, нам невестьчто могло померещиться.

Несколько секунд Алена переваривала эту новость. Остаткикофе убегали на плиту.

– Жаль, – выговорила она наконец.

– За что я тебя люблю, так это за милосердное сердце, –хохотнула Инна. – Впрочем, мне тоже жаль. Когда Ленька проспится, онприсоединится к нашим сожалениям. Слушай, я пойду еще полежу, а то голова кземле клонится. Вечерком созвонимся, ладно?

Простившись с подругой, Алена выключила наконец газ и вымылазалитую кофейной гущей плиту, посидела в ванне, поливая голову самым горячимдушем, который только могла выдержать. Стало гораздо легче – настолько, что онасмогла даже заварить новый кофе, удержать его на грани закипания, а потомвыпить с некоторым подобием удовольствия.

После этого она, изо всех сил стараясь ни о чем не думать,прошлась по квартире с метелочкой для пыли и щеткой для пола – и включилателевизор.

В это время начинался очередной выпуск местных новостей – насей раз по каналу «НН ТВ». Да, в самом деле, констатируется отбытие известноголица в Швейцарию. Устало оно, лицо, и решило отдохнуть…

Алена пощелкала пультом, но на других каналах не нашланикакого упоминания знаменитой фамилии. Правда, по «Диалогу» проскочилаинформация о попытке задержания нынче утром человека по фамилии Бурланов,некогда пользовавшегося особым покровительством Чужанина и Чупа-чупса в периодих бесконтрольного контроля над страной. Попытка бесславно провалилась: отчего-тоБурланов оказал сопротивление властям и погиб в вооруженной перестрелке. Самопо себе – жуть, но это было типичное не то…

Разочарованно вздохнув, Алена включила компьютер.

Смотрела в мельканье надписей на нагревающемся мониторе – иизо всех сил старалась ни о чем не думать, кроме нового детектива, где, ясноедело, еще и конь не валялся… но снова и снова в памяти возникала эта склоненнаяголова с проплешинкой.

Мертвая голова человека, которого убили – и засыпали палойлиствой…