И вот из лаборатории примчался Карелин, оказавшийсяпроворнее прочих фотографов, держа в руке несколько мокрых – с них еще капалавода! – отпечатков. Тусклый, расплывчатый, но вполне различимый текст!Слитный радостный крик вырвался у нас, и мы принялись вслух, хором,выразительно декламировать (о где вы, госпожа Китаева-Каренина?!) строки,представшие пред нами.

Вот они, от начала до конца.

«Сударь мой, прежде вы мне писали, а нынче и я решилась насие. Не сама, понятно. Хоть я и способна читать, но писать складно не обучена.Да и разве мыслимо высказать все, что на сердце накипело? Пошла я к добройженщине, писем писательнице, она поняла беду мою да сие письмецо со слов моихдля меня и изготовила.

Думала я, сударь, думала и вот что надумала. Видно, отсудьбы не уйдешь, а судьба моя – это вы, господин мой ласковый. Чуть вспомню,как вы меня третьево дни на черной лестнице к перилам прижали, так сердце изатрепещет! Кабы не вышел барин, вы б от меня не отскокнули, и верно, тут-товсе по вашей воле и вышло бы, потому что пожалела я вас и поняла: против судьбыидти смысла нету.

И вот что вам скажу. Нынче вечером барин мой отъедет аж вДубенки, заночует там у приятеля своего, ну а коли вы в его отсутствиенаведаетесь, тогда все и станется, как вам того желается.

Но, может быть, вы уже передумали? Может быть, толькоподшутить желали надо мной? Тогда позабудьте поскорей меня, вас недостойную,счастье свое упустившую…»

И все. Никакой подписи.

– Ну вот! – вскрикнул Хоботов. – Все ясно.Простушка-горничная либо кухарка представила нам чудный образец простонароднойэпистолы…

– Что-то у меня такое впечатление, вашепревосходительство, – бесцеремонно перебил его Смольников, – будтоэтот образец эпистолы не к нашему веку относится, а к временам куда болееранним. На мой взгляд, такое письмо не какая-то современная горничная, а беднаяЛиза своему Эрасту могла писать, вернее, Наталья, боярская дочь, этому, как еготам… – Он досадливо прищелкнул пальцами, и я не выдержала, подсказала:

– Алексею!

– Вот именно! – воскликнул Смольников. – Здесь всенарочитое. Каждое слово надумано. Клюква и очень развесистая литературнаяклюква! Вы скажете, конечно, что этаким пиитическим штилем могла изъясняться«писем писательница», подделываясь под простонародную речь… Ну что же, неисключено. Вот бы отыскать ее. Глядишь, она и припомнит несчастную влюбленнуюгорничную.

– Надо будет агентов ваших послать, МихаилИлларионович, – обернулся Птицын к начальнику сыскной полиции, и тотбуркнул согласно:

– Сделаем!

– Следует также опросить в Дубенках: к кому приезжали гостииз Нижнего с 19 на 20 августа, – продолжал городской прокурор.

– А что, господа, ежели письмо – само собой, а убийство –само собой? – вдруг подал голос давно молчавший Петровский. – Каквыражаются господа сочинители, мухи отдельно, а котлеты – отдельно? И мыразрабатываем ложный след?

И тут… тут случилось нечто. Все собравшиеся обернулись и разомуставились на меня! Они ждали от меня ответа!

Я замерла – ни вздохнуть, ни охнуть. Но вовсе не от страхаперед тем, что меня сейчас обвинят: зачем, дескать, я подтолкнула их кразработке (да еще потребовавшей стольких усилий!) ложной версии. Нет, дело вовсене в страхе! Я внезапно вспомнила то, что должно было воскреснуть в моей памятигораздо раньше.

Внезапный звонок Луизе Вильбушевич… загадочные слова оквартирной хозяйке, которая заявила в полицию…

Как я могла забыть об этом? Меня может извинить одно: топотрясение, которое я испытала в объятиях (необходимо подчеркнуть – гнусныхобъятиях!) Смольникова. Но теперь я вспомнила все!

– Неважно, что нет подписи, – выпалила я, наконец-то насобственном опыте испытав, что ощутил некто Ньютон, когда ему на головувнезапно свалилось увесистое яблоко. – Кажется, я знаю автора сего письма.Но…

Тут я замялась. Ньютону было легче: вот оно, яблоко, упало –и делай с ним что хочешь. Все его видят. Мои же догадки – пока что лишь моидогадки. Им необходимо более весомое подтверждение. Его нелегко добыть –нелегко, но возможно!

– Да что же вы замолчали, Елизавета Васильевна? – чутьли не закричал от нетерпения прокурор. – Досказывайте, коли начали! Чтовам известно?!

– Прежде чем я дорасскажу все, что знаю, позвольте проситьвас, ваше превосходительство, исполнить две мои просьбы, – выпалила я,дивясь своей наглости.

– Какие? – нетерпеливо спросил он.

– Первое – надобно соединиться с начальником телефоннойстанции и попросить, чтобы он выяснил у своих подчиненных, откуда, от какогоабонента имел место быть телефонный звонок на квартиру господ Ярошенко вполовине шестого вечера сего дня.

Сейчас прокурор возмутится…

Нет. Снял трубку телефона, постучал по рычагу и произнес:

– Говорит Птицын. Барышня, немедленно соедините меня сначальником вашей станции Аверкиевым.

Соединение последовало и в самом деле незамедлительно.

– Флориан Ардальонович? – проговорил городскойпрокурор. – Доброго здоровья. Узнал меня? Извини, обойдемся безприличностей и любезностей. Дело к тебе спешное, сверхсекретное…

Меня всегда изумляло имя начальника нашей телефоннойстанции. Но сейчас я почти не обратила на него внимания, потому что меняпоразила внезапная догадка.

– И еще, ваше превосходительство! – выкрикнула язаполошно. – Попросите у господина Аверкиева, пусть узнает: часты липерекрестные звонки между этими двумя абонентами, квартирой Ярошенко и темдругим господином. Быть может, барышни вспомнят.

Городской прокурор слово в слово повторил мою просьбу,присовокупил к ней:

– Жду срочного вызова, – и, положив трубку, повернулсяко мне: – Елизавета Васильевна, хочется надеяться, вы и в самом деле знаете,что делаете, и… – тут он как-то сконфуженно ухмыльнулся, – и чтозаставляете делать нас всех. Как говорят галантные французы, чего не совершат мужчиныради… Впрочем, ладно, – осекся он, махнув рукой, – сие к делу неотносится. Однако вы изволили сказать, что у вас две просьбы. Какова же вторая?

– Она касается до господина Хоботова. Извольте, вашепревосходительство, послать кого-то из агентов на улицу Малую Печерскую, к домуЯрошенко. Шагах в полусотне от него, если идти в обратную от Сенной площадисторону, должна валяться на земле баночка, маленькая такая, стеклянная. Вполнеможет быть, что она разбита, но это не страшно. Следует найти и подобрать тольконаклейку от нее, исписанную по-латыни. Именно наклейка мне и нужна сейчас.