Троцкий, – похвалил Жоку Глеб Веньяминыч, когда они, напуганные, закрылись в доме, выложив на лавку весь арсенал, включая топор и вилы.

– На что только не пойдешь, когда сердце выпрыгивает наружу, – криво улыбнулся бледный как полотно импровизатор.

Ночью дежурили по очереди. Под утро, когда Жока сменял Артема, тот ему сказал:

– Не обижайся, паря, мы с Митькой в Красную армию пойдем.

– Что? Как это? А батя ваш – Елизарий Тихоныч?

– Батька сам по себе, мы сами по себе. Интересно у них складывается, вольно. Мы хотим в армию, надоело коровам хвосты крутить. Будем сражаться за землю Русскую.

– С кем? – Жока от негодования дал петуха. – Со мной? С Шаховским?

– Не, князя мы уважаем, а остальных нет. Вона в поезде понаслухались с братухой, как с нашим братом обходятся прочие хозяева. Наш‐то молодец, не дает в обиду, а про остальных того не скажу. Вот и пойдем наводить порядок. Глядишь, выбьемся в люди.

– Да вы и так выбьетесь. У вас батя – староста, правая рука директора.

Артем сморщился – видимо, упоминание об отце цепляло незащищенные струны.

– То крестьянские дела, а нам хочется попробовать другой доли. Может, я генералом стать желаю? Так что не уговаривай нас. Завтра и уйдем.

Назавтра сыновья преданного Елизария ушли к красным добровольцами, а послезавтра Артема убили.

Глава 9

– Мы ведь погодки, всю жизнь с ним как одно целое. Проделки шалопутные и от батьки скрывали, и от мамки. Как‐то маманя тесто замесила перед Пасхой, а Артемка и говорит: помнишь, мол, Митяня, какие славные пироги с яблоками у бабки Настасьи отведывали? Давай, говорит, в тесто яблок насуем, вот и у нас такие получатся. Сказано – сделано. Ох и отведали леща! – Митька сквозь слезы кривил губы глупой детской улыбкой. – А еще в ночное убегали со старшаками. Там Алпыска с Козьмой драку затеяли, казахи набежали Алпыске на помощь, вот и нам досталось ни за что ни про что. Потом отец откупного давал столько, что за полгода не заработать. С нами месяц не разговаривал… У меня ж ни дня без него не прожито, ни чарки не выпито. Как же я таперича буду, а? – Он беспомощно разводил большие руки и заглядывал по очереди в лица слушателей. Голубые глаза посветлели от скопившихся слез, стали совсем белесыми.

А случилась с Артемом обычная беспардонная история: в сутолоке отступления, когда чехи выбивали красноармейцев из Сыростана, кто‐то пальнул по бегущим и угодил аккурат в необученную спину новобранца.

– Вот и повоевал братушка, вот и дослужился до генерала, – всхлипывал Митька, – это ведь евонная мечта с самого детства – стать полковником. Он даже в солдаты хотел уйтить, отец батогами дурь выбил. Ему бы родиться в другом месте, цены бы такому вояке не было. Он к красным пошел, чтобы карьеру военную сделать. Говорит, в такие лихие времена каждый сапожник сможет командовать полком. Наслушался болтовни в поезде.

– Ты теперь домой поедешь? – тихо спросил Жока.

– Ни-и-и, – Митька отчаянно замотал головой. – Как я батьке с мамкой скажу, что не уберег Артемку? Я теперь белочехам мстить буду до последнего, всех гадов изведу под корень, как вшей. Вы уж отпишите, Глеб Веньяминыч, как на духу через Мануила Захарыча или как‐нибудь там… Я сам не смогу.

Шаховский задумчиво кивнул.

– Ну все, я пошел. Мне еще своих догонять надо.

– Как ты проберешься сейчас к красным? – Евгений обжег пальцы самокруткой, обиженно поплевал на них, подул.

– Проберусь как‐нибудь. Мне за братуху мстить надыть. – Он попрощался и с понурой головой вышел за ворота.

На улицах Сыростана не встречались белогвардейцы, точно так же как накануне не встречались бойцы Красной армии. Стычка, в которой погиб Артем, оказалась первой и последней, да и постреляли‐то больше для острастки, никто всерьез не намеревался обороняться. Бойцы, наивно поверившие Евгению в день приезда, так же наивно приняли добровольцами Артема с Митькой, даже не спросив, что движет новобранцами. Просто порадовались, что отряд стал больше. «Эх, горе-вояки, – думал про себя Глеб Веньяминыч, – о провокациях даже не помышляют, а туда же – страной управлять взялись».

Евгений перезнакомился со скороспелыми сельскими властями и всезнайками, собрал небольшой урожай разноречивых слухов. Кто‐то говорил, что в Петропавловске уже объявили Чешскую республику, кто‐то судорожно крестился, снимая шапку, и утверждал, что всех беляков вчера же и расстреляли. Достоверно узнать что‐то получилось лишь на третий день. Оказывается, чехи, недовольные заминкой, как, впрочем, и в целом неясностью своего положения в полыхающей России, устроили мятеж. Они схватились с венгерскими коммунистами, смяли, лишили свободы и в конце концов жестоко казнили. Под управлением белогвардейцев хорошо обученные и дисциплинированные войска захватили Петропавловск, Курган, Челябинск и двинулись дальше по железной дороге. Вся Транссибирская магистраль запылала. Снова белая власть расправляла знамена. Пока Шаховские лакомились огурчиками из хозяйских бочек, к Челябинску подошли казачьи отряды из Верхнеуральска, Троицка и Еманженики. Первого июня 1918 года, когда удивленный Глеб Веньяминыч читал замусоленный газетный листок на сыростанской завалинке, в Челябинске сформировался комитет народной власти – временное правительство.

Поезда начали ходить лишь через две недели. К тому времени к Шаховскому обращались не иначе как «ваше сиятельство» и при встрече кланялись. Дарья Львовна не выходила со двора, увлекшись этюдами. Князь метался, трижды в день меняя планы, бормоча под нос противоречивые аргументы.

– Да надолго ли вернулась белая власть? Надеюсь, навсегда… В Омске адмирал Колчак создает новое сибирское правительство. Не лучше ли податься к нему, чем за моря? Но долгие ли годы уготованы этому правительству? – Он поминутно вскакивал и мерил шагами крестьянский двор. – Александр Колчак не государь император. И тому не удалось удержать в руках разбушевавшихся большевиков, а на этого вообще надежды мало.

– Почему так пессимистично, Глеб? – В его размышления рассудительным лебедем вплывала Дарья Львовна. – Наши предки прожили долгие жизни под знаменем с двуглавым орлом. И нам завещали. Отчего не верить в свой народ, в его разумность?

– Зверь успокоится лишь тогда, когда напьется крови.

– Ты народ зверем называешь? – В голосе княгини позвякивала сталь.

– Предводителей. – Князь потер морщинки на лбу, но они не разгладились, наоборот, стали еще глубже. – Пойми, Дашенька, народу все равно. Они сейчас как дети. Все хотят попробовать. Думают, а вдруг жизнь станет слаще, легче, беззаботнее? Они не знают новой жизни, вот и тянутся к ней. И мы не знаем. Но не тянемся, потому что прежняя нам нравится. А ведь скажи сейчас, что не станет конкуренции, не нужно будет постоянно высчитывать дебет и кредит, экономить на зарплатах