При приближении сумерек Гарифулла занервничал, начал вертеть круглой седой головой, подгонять усталых кобылок.

– Надо ночевать хорошее место, – пояснил он.

Путешественникам передалось его волнение, они притихли, тоже начали нервно озираться в поисках приюта. Несколько хуторков вдоль дороги не привлекли внимания татарина. Сиреневая темень уже пробиралась из лесной чащи в долину.

– Стой, стой! Приехали! – Из-за поворота выбежал растрепанный босой мужик с корягой в руках. – Дальше дороги нет.

Шаховский приготовил обрез, Жока слез с коня, нащупывая под рубахой наган.

– Тама анархисты всех останавливают. Не надо тудыть. Вертай лошадей.

Верить или не верить этому персонажу русских народных сказок? Кто он? А если верить, то куда именно поворачивать?

– Что надобно тем анархистам? Денег? Имущества?

– Ничем не гнушаются, все забирают, и житуху тож, – поделился мужик.

При этом он не выглядел огорченным: то ли радость избавления от напасти так на него действовала, то ли просто-напросто кровь вскипела от нетривиальных приключений.

Евгений наклонился к князю и вполголоса поделился своим планом:

– Я поскачу вперед, разузнаю, что к чему, а вы пока тут подождите.

– Чего ждай? Не надо назад ехай, – выступил возница, который, оказывается, все слышал. – Лошадь устала, назад не доехай. Надо ночевать.

– Не надо спешить. Мы толком не понимаем, кто этот человек. Постоим немного, сзади движутся экипажи, нас догонят, вместе примем решение, – предложил Глеб Веньяминыч.

– Хорошо, но я все же проскачу с полверсты, – настаивал Евгений. Испуганные дамы не вмешивались в разговор. Мужик с корягой тем временем снова растворился в лесу.

Жока вскочил на неоседланного жеребца и, озираясь, порысил по дороге, делавшей в этом месте плавный поворот. Через пять минут он уже скрылся из глаз. Гарифулла сохранял странное спокойствие – очевидно, такие сюрпризы ему встречались не впервой. Через полчаса возле Шаховских собралось уже три экипажа, с десяток конных, почти все мужчины запаслись оружием. Некоторые попутчики из местных рассказывали, что какие‐то бандиты орудовали в лесах между Волгой и Доном и называли себя анархистами, хотя по факту просто-напросто разбойничали на большой дороге. Стоило ли их бояться? Да в пути всегда чего‐нибудь стоило опасаться, хотя бы того, что лошадь обезножит. Потихоньку возобновили движение.

– Там кавалерийский разъезд кого‐то задержал – наверное, спутал карты бандитам, – сообщил подъехавший Жока, – повезло нам. Лучше бы не расставаться с попутчиками.

На том и решили. Большое село, где остановились на ночлег, уже пообвыклось с Гражданской войной, на подходах к нему с обеих сторон стояли телеги, нагруженные мешками с песком, за ними караулили патрульные из числа добровольцев. В провалах между мешками торчали ружья.

– Нам лишние хлопоты не нужны, – сказал высокий дядька со сдвинутыми к переносице бровями, – коли мирный человек, проходи.

Расположились в низкой крестьянской избе, желтевшей свежей соломенной крышей. В качестве оплаты ушла куча ассигнаций, которые хоть и вышли из употребления, но все равно принимались в оплату несознательными и запасливыми. На эту сумму в другое время можно было оплатить постой в самой фешенебельной петербургской гостинице.

– Вот ты спрашивала, Дашенька, не вернуться ли нам, – вполголоса вещал Глеб Веньяминыч после ужина из молодой картошки с зеленью, сдобренной постным маслом, тугой, напитанной еще не выветрившимися соками земли, не то что мягкая безвкусная вата, которой та же картоха становилась к весне.

– Слишком много сладостных воспоминаний осталось в Новоникольском. – Княгиня мечтательно закатила глаза.

– Это ты имеешь в виду старую сытную жизнь. А теперь я и не знаю, богат я или нищ и гол. Того, что нами истрачено в дороге, раньше хватило бы на свадьбу дочери, да еще и на приданое осталось бы. А теперь? Нет, душенька, государство – это в первую очередь стабильность. А без нее и государства не надобно.

Хозяйка избы с детьми ушли спать в сени, Гарифулла с Жокой полезли на сеновал. Лошади, которым не досталось места в крестьянском скотнике, спали стоя, привязанные к невысокому тыну. На улице изредка слышались голоса: то переговаривались караульные, среди которых бродил и хозяйкин муж.

Августовская ночь не принесла с собой прохлады. Сошедшие с ума цикады стрекотали, как лента новомодного синематографа, громко и требовательно. Где‐то далеко ухал филин, кто‐то робко растянул гармошку, но тут же заставил ее замолчать – мол, неуместно беззаботное веселье в шальное время. Бархатная южная темень в отличие от сибирской – полупрозрачной, ненадежной – обволакивала и усыпляла.

Когда Жока открыл глаза, на сеновале вовсю хозяйничали утренние сумерки. Рядом посапывал Гарифулла, во дворах заливались петухи. Он спросонья подумал, что спит дома и сейчас мамка встанет и замесит тесто на пироги, а потом соберет хрустящих огурчиков и вытащит из погреба запотевшую крынку с домашним каймаком. Подстелив китель под голову, чтобы не кололась вредная солома, он перевернулся на другой бок.

– Фьють! – раздался тихий свист. – Вставай, тебе говорю. Пойдем во двор. И татарина растолкай, неча храпеть. – От стены отделился силуэт и повел длинным дулом в сторону ворот. – Выходи.

Жока в испуге скатился, дернув по пути Гарифуллу за ногу.

– Вы кто? Что вам надо?

– Мы поборники справедливости, – высокопарно начал пришелец, но сбился, запутался в незнакомых словах и закончил по‐простецки: – Короче… анархисты мы.

– И что вам надо? – Наконец удалось разглядеть лицо под низко нависшим козырьком: веселые круглые глаза в рамке густых ресниц, пышная пегая борода, торчавшая в разные стороны.

– Сейчас грабить вас будем, а потом и убивать, может статься. Так что не паникуй. – Судьбоносные новости он сообщал будничным тоном, позевывая.

Во дворе уже толклись трое незнакомцев – все бородатые, в длинных рубахах, в руках винтовки. Распоряжался всем высокий парень в полосатой рубашке, чья поросль на лице больше напоминала неполотые грядки. Хозяйка с детьми чудесным образом испарились, лошади Гарифуллы тоже исчезли. Домашняя птица бродила между непрошеными гостями, черный с фиолетовым отливом петух норовил клюнуть грязный сапог полосатого. Из дома вышел князь, заспанный, щурясь на происходящее.

Как часто случалось в минуты отчаяния, в непроснувшейся голове Евгения родился авантюрный замысел.

– Вы зачем в дом пошли, невезучки? – окликнул он анархистов. – Вам разве не сказали, что там девка больная? Видите, мы спим отдельно, сторонимся их. А это ее батька с мамкой, они уж наверняка заболеют. А вам оно надобно?

– Чаво? – не понял долговязый предводитель. – Чем больна?

– Да хрен ее знает, сыпь на ей жуткая, раны чешутся, как золотушные. У нас в деревне уже пятеро умерли от ентово самого. Лечили как умели, да не помогло. Все! На погост откочевали. Вы тоже, что ль, туды торопитесь?

– Чего это он? – Тот, что вывел с сеновала Жоку