Под глазами у него залегли темные круги. Лицо казалось сосредоточенным, губы сжались в тонкую линию, которая совершенно ему не шла. С зачесанными назад влажными волосами и чисто выбритым лицом, Лиам выглядел на два-три года моложе, чем вчера. И только глаза выдавали весь пережитый опыт.

Шарканье туфель по асфальту привлекло его внимание. Он поднял голову.

– Что-то случилось?

– Э?

– Еще очень рано, – пояснил он. – Толстяка обычно приходится заталкивать в душ и поливать холодной водой, чтобы проснулся.

Я пожала плечами.

– Видимо, продолжаю жить по расписанию Термонда.

Лиам медленно поднялся на ноги и вытер руки о джинсы. Во взгляде читалось желание что-то сказать, но он только улыбнулся. Пластинку с номерами Огайо закинули на заднее сиденье, а на ее место прикрутили номерные знаки Западной Вирджинии. Мне так и не выпало случая спросить, откуда он их взял.

Бросив рюкзак в ноги, я повернулась к двери минивэна. Лиам обошел машину сзади и через несколько минут вернулся, держа в руках канистру для бензина и пожеванный черный шланг. Закрыв глаза, я прижалась ухом к холодному стеклу. По коммерческому радио крутили сладенькие незамысловатые песенки.

Внезапно музыка кончилась, и голос диктора начал зачитывать мрачный прогноз о состоянии Уолл-стрит. Женщина декламировала биржевую сводку, словно панегирик.

Я с трудом разлепила глаза, но там, где минуту назад стоял Лиам, уже никого не было.

– Лиам? – встревоженно позвала я.

– Я здесь, – последовал немедленный ответ.

Бросив быстрый взгляд на аквамариновые двери отеля, я шаркающей походкой обошла минивэн и остановилась в нескольких шагах от Лиама. Потом привстала на цыпочки и наклонилась вправо. Мне хотелось понять, что он делает возле припаркованного рядом с нами серебристого внедорожника.

Лиам работал молча, сосредоточившись на деле. Один конец шланга торчал из бензобака внедорожника. Приложив недюжинное усилие, Лиам повесил смотанный в кольцо шланг на плечо и опустил другой конец в красную канистру.

– Что ты делаешь? – Я даже не пыталась скрыть шок.

Свободной рукой он снял с плеча отрезок шланга бросил его в направлении нашей машины. Лиам практически вытянулся в линию. Из свободного конца шланга закапала жидкость с острым запахом.

Бензин. Мне приходилось слышать, что люди иногда проделывают подобное, когда не хватает горючего, но в реальности я видела такое в первый раз. Канистра медленно заполнялась тягучей жидкостью. С каждой минутой запах становился все резче.

– Бензиновый кризис, – пожав плечами, сказал Лиам. – Времена нынче тяжелые, а мы вчера покатались с ветерком.

– Ты ведь синий, верно? – Я кивнула в сторону канистры. Лиам придерживал рукой свободный конец шланга.

– Да, но… надолго меня не хватает. – Он, кажется, смутился. А потом плотно сжал губы. В этот момент я заметила в правом уголке рта бледную линию шрама.

Поняв, что глазею, я присела рядом на корточки. Мной двигало вовсе не желание помочь, скорее это был способ скрыть смущение. Воровать бензин оказалось не так уж трудно.

– Знаешь, меня впечатляет то, что ты в принципе можешь пользоваться своими способностями.

В моем случае я каждый раз сомневалась, получится или нет. В Термонде практиковаться было попросту невозможно. Инспекторы запугали нас до такой степени, что мы приходили в ужас от одной мысли быть пойманными за использованием сверхспособностей. Раз за разом нам вдалбливали, что эти силы опасны и противоестественны. Ошибки, случайные или преднамеренные, карались на месте. Избежать наказания было невозможно. О том, чтобы разобраться в ситуации, провести тесты и установить рамки дозволенного, и речи не шло.

Лиам действовал уверенно, как будто за плечами у него были годы практики, причем вне стен лагеря. Я никогда не задумывалась о том, что некоторые пси-дети могли остаться на свободе, научившись скрывать сверхспособности. Эти «другие» никогда не видели бокс изнутри, не сталкивались со смертью. Им не пришлось выдерживать жестокие лагерные уроки. Они жили в ладу с собой, потому что их плечи не горбились под гнетом непосильных знаний.

Меня преследовало странное чувство. Будто я что-то упустила: перестала быть тем, кем была раньше, и стала той, кем не должна была стать. От этой мысли меня бросило в дрожь.

– У нас, синих, все очень просто, – пояснил Лиам. – Смотришь на предмет, концентрируешься, представляя, как он перемещается из пункта А в пункт Б, и предмет действительно… перемещается, – закончил он. – Держу пари, большинство синих в Термонде тоже умели пользоваться своей силой. Просто не хотели. Мало ли что.

– Наверное, ты прав. – Я нечасто пересекалась с синими, поэтому мои знания о них были весьма ограниченными.

Лиам потряс шланг – из отверстия вытекло еще несколько капель. Я подняла голову и огляделась: ни единого признака жизни. Ни на парковке, ни возле отеля. Убедившись, что мы одни, я села обратно.

– Ты сам всему научился? – Мне хотелось проверить догадку.

Лиам посмотрел в мою сторону.

– Да. В лагерь я попал поздно, так что у меня была куча свободного времени, чтобы тренироваться в одиночестве.

Наиболее логично было бы спросить, где он скрывался, но я не решалась этого сделать. О моей жизни Лиам ничего не спросил. Даже про то, как меня забрали в лагерь.

В наших отношениях нужно было что-то менять. Мои руки тряслись так, будто Лиам заявил, что собирается меня задушить. Хотя до настоящего момента он проявлял лишь заботу и доброту. Разве не он раз за разом пытался доказать, что хочет быть моим другом?

Но я слишком давно не заводила друзей, чтобы помнить, как это делается. В первом классе все было на удивление просто. Учительница попросила нас нарисовать любимое животное на листке бумаги, а потом мы ходили по комнате, подбирая своим любимцам товарищей. Подружиться в тот момент означало найти того, кто тоже без ума от слоников.

– Люблю эту песню, – выпалила я. Из колонок звучал голос Джима Моррисона.

– Правда? «Дорз»? – Лиам просиял. – «Детка, разожги во мне пламя, – пропел он, подражая низкому голосу Моррисона. – Пусть ночь полыхает огнем…»

Я рассмеялась.

– Люблю, когда он поет.

Лиам схватился за грудь, словно я поразила его в самое сердце. Когда диджей объявил следующую песню, он радовался так, будто выиграл в лотерею.

– А теперь то, что я хочу.

– «Олмэн Бразерс»? – Мои брови поползли вверх. Смешно, я уже записала его в фанаты «Лед Зеппелин».

– Это музыка моей души, – сказал он, кивая головой в такт музыке.

– Ты вообще когда-нибудь слушал лирику? – спросила я, ощущая, как напряжение постепенно уходит с плеч. С каждой фразой мой голос звучал все громче и громче. – Или твой папаша был карточным игроком с юга Джорджии и не знал, с какого конца браться за ружье? А может, ты родился на заднем сиденье «грейхаунда»?