– По легче, – Лиам наклонился, чтобы дернуть меня за волосы. – Я сказал, это музыка моей души, а не всей жизни. К твоему сведению, мой отчим работает механиком на юге Северной Каролины и, насколько я знаю, жив и здоров. А родился я действительно на заднем сиденье автобуса.

– Шутишь. – У меня перехватило дыхание.

– Вовсе нет. Об этом писали в газетах и все такое. Первые три года жизни меня называли исключительно «чудесный мальчик из автобуса», а теперь я…

– Изо всех сил пытаешься выжить, – закончила я.

Он расхохотался. Кончики ушей слегка порозовели. Песня кончилась, но в воздухе еще звучали последние аккорды стремительного гитарного соло. Идеальное сочетание: не совсем кантри и не совсем рок-н-ролл. Нечто теплое, быстрое, южное.

Мне даже понравилось, как подпевал Лиам.

Когда в канистру упали последние капли, он аккуратно вынул шланг и закрыл крышку бензобака. Перед тем как подняться, Лиам игриво ткнул меня плечом.

– В какой дыре ты нашла это платье?

Я фыркнула и отряхнула юбку.

– Подарок Зу.

– По-моему, по нему плачет костер.

– Обещаю, что не стану устраивать неожиданные поджоги, – произнесла я серьезным голосом. Последовал очередной взрыв хохота, и я победоносно улыбнулась.

– Ладно, Зеленая, с твоей стороны было очень мило его надеть, – сказал Лиам. – Только будь осторожна. Зу настолько соскучилась по девчачьим играм, что может превратить тебя в персональную живую куклу.

– Современные дети, – пожала плечами я, – считают, что весь мир принадлежит им.

Лиам ухмыльнулся.

– Современные дети.

Мы прошлись по всей парковке, от машины к машине. Он не просил помочь, а я больше не задавала вопросов. Нам было комфортно в молчании. Мне хотелось, чтобы оно длилось вечно.

Зу с Толстяком проснулись в пять тридцать утра. Лиам тут же отправил их заправлять кровати. Побурчав насчет раннего подъема, они все же занялись делом. За это время мы успели привести в порядок ванную и вернуть на место использованные полотенца. Можно было бы и не возвращать, но в этом случае горничным наверняка пришлось бы отдуваться за ночной налет непрошеных гостей.

По пути к минивэну Толстяк вдруг заметил меня и резко остановился. Вопрос ясно читался у него на лице: Ты все еще здесь?

Я пожала плечами. Представь себе!

Глубоко вздохнув, он покачал головой.

Все быстро заняли свои места. Зу и Толстяк уселись посередине. Лиам закрыл дверь номера. Второй рукой он держал чашку омерзительного отельного кофе.

Молодец, – с удовлетворением подумала я, мельком взглянув на Зу. Девочка съежилась в кресле, подложив руки в желтых перчатках под голову вместо подушки. А он, получается, вообще почти не спал?

Лиам быстро проверил зеркала, привел спинку кресла в нужное положение, сел, пристегнулся и повернул ключ зажигания. Но отвечать на бесконечные вопросы Толстяка о том, куда мы едем, ему, видимо, не хотелось. Едва Толстяк захрапел, Лиам повернулся ко мне.

– Умеешь читать карту?

Мое лицо вспыхнуло.

– Нет, прости.

«Разве отец не научил тебя этому?» – подумала я.

– Нет проблем. – Лиам похлопал по соседнему креслу. – Я тебя научу, но попозже. Сейчас мне просто нужен тот, кто будет называть дорожные знаки. Садись, будешь вторым пилотом.

Я показала пальцем на Толстяка, но Лиам лишь покачал головой.

– Ты меня разыгрываешь? Вчера он принял почтовый ящик за клоуна.

Со вздохом отстегнув ремень, я перешагнула через длинные ноги Толстяка. Потом оглянулась и пристально посмотрела на его малюсенькие очки.

– У него правда такое плохое зрение?

– Хуже, чем ты думаешь, – сказал Лиам. – Выкарабкавшись из ада Каледонии, мы остановились на ночь в одном домике, представляешь? Я проснулся посреди ночи от жуткого звука. Словно корова подыхает, или что-то вроде того. Ну и пошел на вой с бейсбольной битой наперевес, готовясь проломить чью-то башку, чтобы расчистить путь к спасению. А потом я увидел то, что сидело на дне пустого бассейна.

– Не представляю, – прыснула я.

– А ты представь, – подбодрил Лиам. – Соколиный Глаз пошел облегчиться и каким-то образом не заметил огромную дыру в земле. Подвернул лодыжку и от шока не смог выбраться.

Удержаться от смеха было невозможно. Образ получился чересчур колоритным.

Лиам наклонился вперед и включил радио, предоставив мне выбирать радиостанцию. Кажется, он был вполне доволен, когда я остановилась на «Ху»[15].

Окно было открыто, и я высунулась наружу, подперев подбородок руками. Теплый утренний воздух пронизывали солнечные лучи. Я посмотрела выше, но над верхушками деревьев сверкало голубое небо. Солнце еще не взошло.

Из глубины салона до нас долетел еле слышный вздох. Мы с Лиамом повернулись одновременно, но увидели лишь спящую Зу.

– Мы разбудили тебя вчера ночью? – спросил он.

– Да так, слышала обрывок разговора, – ответила я. – И часто ее мучают ночные кошмары?

– За несколько недель, что мы знакомы, почти каждую ночь. Иногда ей снится Каледония, и тогда мне удается ее уболтать, но по поводу семьи… Я даже не знаю, что сказать. Клянусь, если однажды увижу ее родителей, просто…

Голос Лиама дрогнул. Гнев клокотал в нем с такой силой, что был практически осязаемым.

– Что они сделали?

– Выставили ее на улицу, – сказал он. – Начали бояться собственную дочь. Мы с Толстяком… прятались у родственников, поэтому и попали в лагерь так поздно. А родители Зу выкинули ее, как котенка, посреди скоростного шоссе, когда она случайно вызвала короткое замыкание в машине отца.

– О господи.

– Ее забрали на первых же официальных сборах. – Лиам положил руку на дверную панель и подпер подбородок ладонью. Из-за шапки с эмблемой «Редскинс» глаз его было почти не видно.

Я решила дождаться, пока Лиам пояснит.

– Это произошло, когда большинство людей нашего возраста либо сидели в лагерях, либо скрывались. Правительство выпустило постановление, что родители, которые опасаются за свою безопасность или чувствуют, что больше не способны заботиться о своих чадах, могут отправить их в школу в одно конкретное утро. Специальное Пси-подразделение проведет сбор и отправит детей на реабилитацию. Ну и добавили, мол, держите это в секрете, чтобы не расстроить детей и не спровоцировать неадекватное поведение.