У Марины назрели как минимум три вопроса.

Ей очень хотелось узнать о неприятном инциденте с племенем хуммокка, но, понимая, что от нее ждут самого простого ответа, она покачала головой.

— Нет.

— Тоже хорошо, — доктор Свенсон одобрительно кивнула и повернулась, подставляя лицо под ветерок. Небо над рекой очистилось и стало ярко-голубым. — Наука рассчитана на старых дев, и я говорю это без пренебрежения, потому что и сама такая. Что ж, теперь я знаю о вас больше, и мне легче мириться с вашим присутствием на лодке.

«Кстати, о предвзятости, — подумала Марина. — Почему ее устраивает, что я не замужем и бездетная?» Значит ли это, что никто не будет горевать, если она тут умрет? Что не возникнет тех сложностей, которые повлекла за собой смерть доктора Экмана?..

Марина ничего не ответила, просто села на палубу у ног доктора Свенсон.

Солнце уже заглядывало под навес, и она спряталась в тень.

Доктор Свенсон похлопала ладонью по ящику консервов.

— Я предпочитаю сидеть на ящике. Это не спасает от ползающей нечисти, но я хотя бы даю этим понять — мы на другом уровне. Вон ящик с грейпфрутовым соком. Рекомендую.

Марина послушно встала, подвинула ящик и села на него. Они проплыли мимо кучки домов на сваях. Несколько детишек, все очень маленькие, стояли по пояс в воде и махали руками.

— Что касается родителей Истера… — Тут доктор Свенсон замолчала, посмотрела на щуплую спину их шкипера и наклонила голову. — По-моему, «родители» в нашем случае слишком сентиментальное слово. Мужик, который осеменил женщину; женщина, которая вытолкнула ребенка из своего тела, другие члены племени, которые пытались — или не пытались — растить этого ребенка, когда первые двое не справились со своими обязанностями… В общем, родители тут как-то не прослеживались. Хуммокка подбросили мальчика лакаши. Учитывая брутальные нравы племени, я вижу в этом поразительную гуманность. По-моему, они просто могли бросить ребенка в джунглях, где бы он умер от голода или был сожран хищниками. Истер живет у меня уже восемь лет, после Пасхи исполнилось восемь. Так что его родители — это я.

— Тогда похоже, что хуммокка оставили Истера вам, а не лакаши, если допустить, что они знали о вас, — тут Марина спохватилась, что снова гадает на кофейной гуще, но доктор Свенсон на этот раз обошлась без ехидства.

— Да, они знали, что я здесь, — кивнула она. — Тут все всё знают. Человек, приехавший в джунгли, уверен в своей изоляции от общества, но это не так. Вести передаются от племени к племени, хотя я так и не поняла, как это происходит, поскольку многие племена отказываются общаться друг с другом. Это станет темой для блестящей диссертации, если вы хотите продолжить ваш путь в науку.

Марина могла бы сообщить исследовательнице о своей докторской степени Ph.D. и M.D., но не стала.

— Я говорю, что вести тут разносят обезьянки. Но тогда придется вообще все списать на них. «У лакаши живет белая женщина». Такие вести мгновенно разносятся вниз и вверх по реке. Потом как-то раз мальчишка рубил ножом мачете дерево и, замахнувшись, нечаянно ударил по голове свою сестру. Удивительно, что такие вещи не случаются там каждый день! Я достала из сумки иглу, зашила рану. Было очень много крови, но ведь для того, чтобы зашить рану на голове, не обязательно изучать годами медицину. Хватило еще парочки подобных случаев — укуса змеи, родов с неправильным положением плода, — и вдруг вся Бразилия узнала, что на Рио-Негро живет доктор. Но вы поймите, доктор Сингх, я ведь не сотрудница организации «Врачи без границ». Я приехала на Амазонку не для работы семейным доктором. Просто я с самого начала совершила ряд ошибок. Ведь сначала они не знали, что я врач. Лакаши знали меня как сотрудницу экспедиции доктора Раппа. Они думали, что я, как и доктор Рапп, приехала ради флоры, а не ради них. В первые несколько лет они таскали мне всевозможные грибы. Они приволокли в мой лагерь столько огромных полусгнивших стволов, что любое микологическое общество сошло бы с ума. А то, что я мерила им температуру, брала кровь на анализ, измеряла их детей, проходило мимо их сознания, они по-прежнему видели меня такой же, как прежде — продолжением доктора Раппа. И я нарочно старалась их не переубеждать. Но потом зашила голову девочки. Это была моя роковая ошибка. Ко мне поплыли по реке больные, мне оставили и глухого ребенка.

Глухой ребенок привез ее в город, привел после оперы в ресторан ее коллегу, грузил на палубу ящики и вел лодку по реке. Глухой ребенок оказался полезным.

— Какая была альтернатива у той первой девочки? — поинтересовалась Марина.

— Смерть от кровопотери. Вопрос тут вот в чем: в вашем выборе. Либо вы нарушаете нормальное течение жизни вокруг вас, либо не вмешиваетесь ни во что, словно и не приезжали сюда. Именно так следует относиться к туземным племенам. Посмотрите внимательно на этих людей, и вы поймете, что никогда не переделаете их, не заставите принять ваш образ жизни. Это неподатливая публика. Любой прогресс, к которому вы их толкаете, сойдет на нет, едва вы успеете отвернуться. С таким же успехом вы можете пытаться повернуть реку! Так что надо просто наблюдать их жизнь и учиться у них.

Марина даже удивилась, что ее не трогают эти рассуждения.

— Давайте перенесемся на несколько лет назад. Вот перед вами маленькая девочка. В ее голове торчит мачете. Ваши действия?

Чем дальше они плыли по реке, тем меньше становилось лодок. Временами на берегу виднелись кучки людей, в основном маленькие дети, но это случалось все реже.

Марина решила повторить свой вопрос. Прежде она никогда бы не осмелилась на это.

— Вы слишком драматизируете ситуацию, доктор Сингх. Разве я сказала, что мачете воткнулось девочке в голову? Была рана, ну, был разбит череп. Я извлекла щипцами костные фрагменты, но больше ничего нельзя было сделать. Если бы у нее вытекала спинномозговая жидкость, я бы увидела. Я зашила ее, нанесла мазь с антибиотиками, ура и слава мне, теперь я отвечаю вашим представлениям о порядочности, если только ваши представления не включают необходимость отвезти девочку в Манаус на рентген. Но поступки, которыми вы восхищаетесь, делаются машинально, неосознанно; это мой багаж, я привезла его с собой из западной медицины. Вы спросите меня, что случилось бы с этой девочкой без моего вмешательства? В племени всегда есть человек, который справлялся с такими ситуациями до меня, и я думаю, что он — в данном случае это был мужчина — использовал бы для помощи девочке имевшиеся у него средства. Была бы у него стерильная игла? Едва ли. Она умерла бы? Сомневаюсь. Теперь вместо морализаторства задайте себе такой вопрос: что случится с такой девочкой после моего отъезда? Будет ли племя по-прежнему так же верить человеку, который зашивал головы до меня? Сохранит ли он свои собственные навыки или слишком увлечется моими действиями? Я ведь не собираюсь тут жить вечность.

— Как вы думаете, у того туземца, который способен зашить голову девочки, которого вы уважаете, методы такие же успешные, как ваши?

— Теперь вы намеренно говорите смешные вещи. Я не слишком уважаю то, что выдается сейчас за науку. Человек Запада очень любит лечиться тинктурами из отваренных корней. Амазония представляется им чем-то вроде волшебного ларца знахарей. На самом деле здешнее лечение основано на неточно записанных рецептах и методах, дошедших через века от людей, которые очень мало знали. В джунглях можно много чего позаимствовать — именно тут я и создаю новый препарат, — но в большинстве случаев растения так же бесполезны, как бегония в горшке на окне вашей кухни. Растения, обладающие лечебным потенциалом, могут стать лекарствами лишь при соответствующей обработке. У местных нет представления о дозировке, о длительности приема. Если что-то и помогает, то мне это кажется почти чудом.