— Не обычный. Представляешь, он принял меня сначала за ребёнка!

— Вот видишь?! — папа снова вздохнул и подошёл ко мне, присел на край кровати. — Я в другом сериале как раз видел, что у многих киллеров есть принцип не убивать детей. Вот и этот пожалел. А потом уже куда деваться? Вроде неловко перед самим собой заднюю давать.

Я даже села, возмущенная подобным предположением.

— Заднюю?! Папа, но он же меня вернул! И что ты всё про сериалы? Они тоже не обычная жизнь, а придуманная.

— Зато жизненная. Что я могу сказать? Спасибо ему, что вернул! Но перед этим, не забывай, именно он тебя похитил, как-то отключил, а потом держал несколько дней взаперти, как ты рассказываешь. То есть он всё-таки может быть опасен.

— Да нет, он не опасный, он очень добрый, правда!

— Угу, — помрачнел папа. — Я читал про такую ерунду, как Стокгольмский синдром, но никогда не думал, что моя сильная, разумная дочурка его испытает. Тебе нужен психолог, Женёк. У тебя шок и травма.

— Не нужен мне никакой психолог, — насупилась я. — У меня всё в порядке и досаждают мне только журналисты!

— И они тебя так просто в покое не оставят, уж поверь. Мне все эти дни звонила одна настырная мадам из репортёров. И блогер какой-то.

— Папочка, — взмолилась я. — Давай не будем об этом? Я так устала!

— Хорошо, прости, Женёк. Спокойной ночи!

Он ушёл, а я снова задумалась о Серёже. Папины слова меня не удовлетворили. Кто он? Если не бандит, то мужчина, работавший на бандита. Человек с ключом от бункера, напичканного супер-аппаратурой. Военный? Полицейский? Спецагент? Оперативник? Преступник с опытом боевых действий? Я должна это выяснить!

Подумалось на мгновение: а вдруг это Серёжа звонил Дорохову? Ведь мог представиться чужим именем?

Я повернулась на другой бок.

Нет, он не Константин. Могу поклясться: имя он назвал мне настоящее. Его зовут Серёжа, Сергей… Я улыбнулась себе под нос: Серый Волк.

⁂

Я проспала до двенадцати. Ничего себе! Всё-таки стресс… А я думала, что сильная, и с меня всё как с гуся вода. Я подскочила с кровати с первой мыслью о театре и о Серёже. Сегодня будет просмотр в два, и он может меня там искать! Побросала в сумку пуанты, гетры, трико, мази, гели по привычке. Распахнула дверцы шкафа и уставилась на забитые одеждой вешалки, понимая, что надеть абсолютно нечего.

Когда я задумалась, голубое платье выбрать или кремовое, постучал папа. Зашёл, поцеловал меня в щёку, погладил по голове, как болезную, и заявил:

— В общем так, дочь, я подумал и решил: я забираю тебя домой в Петербург, хватит с нас Ростова-папы! Я тебя с самого начала не хотел в этот город отпускать!

Я вытаращилась на него.

— Нет, это невозможно! Ты чего придумал?!

Папа нахмурился и упрямо наклонил голову:

— Женёк, я мыслю здраво и логически: этих бандюг арестовали, но у могут быть подельники, дружки, сочувствующие, да мало ли кто! К тому же слухи про твою связь с N. не дадут тебе покоя. Я думал ночью и понял: если этого твоего фотографию следователь не показал, может, он один остался на свободе? Или сдал своих, пошёл на сделку со следствием, но час от часу не легче: он всё равно один из них, он преступник! И всегда может найти тебя! Даже если вдруг обижать не станет, сама подумай, дочурка, как это возможно: ты и браток ростовский? Ты же нежная, чувствительная, талантливая, и вдруг какой-то грубый мужлан из преступного мира? — Папа даже охрип, когда говорил всё это. — У вас не может быть ничего общего! И не должно! Я долго думал, гуглил, ребятам своим написал, и выяснил, что синдром этот лечится. Женёк, он может и просто пройдет, как грипп, когда ты поменяешь обстановку и успокоишься. — И папа добавил, как барабанную дробь в конце такта: — Мама со мной согласна.

У меня дыхание застряло где-то в груди от возмущения и… от того, что отчасти он был прав. Ведь я не знаю, что у Серёжи на уме! Я даже вчера его испугалась, потому что решила, что он может от меня избавиться — у него было такое лицо!

Но я ненавижу, когда на меня давят, я давно взрослый и самостоятельный человек. Поэтому я покачала головой:

— Папа, он меня спас. Вопреки всему, понимаешь? И потом у меня роль! Дорохов сказал, что отдаст мне партию Снегурочки! Наверняка отдаст! Я не смогу уехать!

— Ничего не знаю, — упрямо сказал папа. — Завтра, а лучше сегодня мы идём с тобой в театр, ты увольняешься, и мы уезжаем. Если бы ты не жила в этой тмутаракани, ничего бы не было!

В дверь заглянула квартирная хозяйка, её розовое, по старчески морщинистое лицо с лёгким пушком на подбородке лицо вытянулось при этих словах.

— Извините, Валентина Павловна, — буркнул папа.

— Это вы меня извините, — пробормотала она виновато и задком-задком выдвинулась обратно в коридор.

— Собирайся, дочка.

— Я не поеду.

Мы пререкались с папой довольно долго и упрямо. Стрелки на часах продвигались к тринадцати ноль-ноль, и я решила пойти на хитрость.

— Ладно, — сказала я, обняв его за шею. — Я подумаю, папулечка. Дай мне прийти немного в себя, я только проснулась…

Он расслабился и опустил напряжённые плечи. И как я забыла, что Тельцов можно взять только лаской?

— Вот и умница, — сказал он с облегчением. — Конечно, Женёк, восстанавливайся. Может, хочешь чего? Валентина Павловна картошечки нажарила, супчик сварила.

Я сделала жалостливое лицо:

— Папуль, а я думаю, у меня же такой стресс, мне, наверное, можно немного сладкого? В качестве компенсации?

— Конечно, можно! — просиял папа. — Там у Валентины Павловны оладушки яблочные с джемом…

Я молитвенно сложила на груди ладони:

— А тортика? В порядке исключения! Так хочется тирамису!

— Будет, Женёк! — воскликнул папа и кинулся к вешалке.

Я улыбалась ему, приткнувшись к дверному косяку времён СССР, с нетерпением наблюдая за тем, как он обувается и кладёт бумажник в карман. Иголочки в бёдрах, пульс в висках, улыбка ангела. Да, у меня была пятёрка по актёрскому мастерству и, кажется, неуд по совести.

Едва папа вышел за порог, я натянула на себя кремовый свитер, юркнула в джинсы, схватила сумку, куртку и шапку и крикнула под звук закрывшихся за папой дверей лифта:

— Валентина Павловна! Я на просмотр! Скажите папе, что мне очень жаль, но я не могу иначе!

Этот мир принадлежит тем, кто рискует!

Женя

«Для всего нужно расстояние», — говорила моя бабушка. И была права, театр подтверждает это каждый день: грим вблизи вовсе не настолько же привлекателен, как из зрительного зала, чувства на сцене преувеличены, эмоции — выпуклы, но издалека — правдивы… Вот только расстояние не нужно, когда мчишься на такси, сломя голову, на показ, который может решить твою жизнь в искусстве!