– Да-да, я в курсе, нам звонили, и мы все очень опечалены, я бы даже сказал, обеспокоены случившимся, – протягивая Гурову сухонькую руку, мелко закивал он почти белой головой. – Пройдемте в мой кабинет. Вас как по имени-отчеству?

– Лев Иванович, – представился полковник, достав свое удостоверение.

– Главное управление внутренних дел, – вслух прочитал Борщевский и воскликнул, возвращая удостоверение: – Ну, тогда я спокоен!

– Почему?

– Ну как же, в столь серьезной организации должны работать настоящие профессионалы! – вскинул вверх указательный палец Василий Илларионович.

Гуров спокойно отреагировал на столь лестное замечание, а Борщевский вдруг нахмурился и пытливо посмотрел на полковника:

– Что-то серьезное случилось, да?

– Ну, если исчезновение человека не считать чем-то серьезным, то…

– Я не об этом! – перебил его Борщевский. – Я о том, что раз Ильей заинтересовались вы, – сделал он акцент на слове «вы», – значит, все не так просто. Ведь кто такой Илья по сути? Обычный молодой человек! Я нисколько не хочу умалить его талантов как будущего ученого, но это представляет интерес лишь для меня как для научного руководителя, ну, и для всей кафедры. А вот для Министерства внутренних дел он – один из миллионов! И вдруг приходите вы!

– Можно лишь похвалить ваши аналитические способности, Василий Илларионович, – улыбнулся Гуров.

– А как же! Специальность обязывает! – Борщевский бросил взгляд на табличку с надписью «Кафедра философии».

– Так вы можете нам помочь? – никак не комментируя выводы заведующего кафедрой, спросил Гуров.

– Ну, разумеется! Какие могут быть сомнения? Спрашивайте! Я, право, только не представляю, чем могу быть полезен. Но вы задавайте свои вопросы, задавайте!

– Вы Кулешова давно знаете? – начал Лев несколько издалека, выстраивая, кажется, какую-то версию.

– Конечно, уже семь лет! Он учился у нас на факультете, защищал диплом под моим руководством. Более того, это я рекомендовал его в аспирантуру.

– Что вы можете о нем сказать?

– Очень способный молодой человек! Серьезный, ответственный. Порой даже слишком.

– Это вы о чем?

– Понимаете… – Борщевский склонил седую голову. – Ему не хватает творческой жилки. Творческое начало в нем развито мало. Он отлично усваивает материал, хорошо понимает труды других ученых, мыслителей, но вот сам создать что-то оригинальное, по-настоящему интересное, увы, не может. Но это нисколько не умаляет его будущего как ученого! Просто… Ему придется работать в определенном направлении. Собственный труд он вряд ли создаст, слишком подвержен штампам, шаблонам. Если имеет собственное мнение, не спешит его высказывать, поскольку подсознательно боится, что оно ошибочно. Но при этом очень перспективен!

– А раньше ему доводилось пропадать вот так, без предупреждения? – спросил Лев.

– Никогда! Чтобы Илья пропустил занятия без уважительной причины? Да у него был самый высокий процент посещаемости среди студентов! Более того – почти абсолютный!

– То есть для вас его исчезновение явилось неожиданностью?

– Абсолютной! – резанул рукой воздух Борщевский. – Такого ожидать не мог никто! Все в недоумении.

– А вот среди этих «всех» нет человека, который бы близко общался с Ильей? Друг, приятель?

– Вообще-то Илья человек довольно закрытый и больше увлечен философией, чем дружбой и человеческими отношениями.

– А вы что-нибудь знаете о его невесте?

– Видел ее несколько раз. Она, кажется, немного нездорова… Но это не мое дело! – тут же открестился Борщевский. – Во всяком случае, я никогда не позволял себе расспрашивать Илью наличные темы. Это, в конце концов, неприлично!

Завкафедрой принадлежал к старой, уже почти ушедшей когорте вузовских преподавателей. Это был некий реликт отшумевшей эпохи, преданный своему делу, во многом наивный, резко контрастирующий с современными преподавателями, далеко не столь пламенно преданными науке, зачастую замешанными в коррупционных скандалах и часто совмещающими свою профессию с бизнесом. И Гурову было занимательно с ним общаться. Старик Борщевский вызывал у него симпатию и искренний интерес.

– И вы никак не можете предположить, куда делся Илья?

– Нет, но опасаюсь за него, – уклончиво ответил Борщевский.

– Что вы имеете в виду? Есть основания опасаться? – ухватился за эту фразу Лев.

Борщевский нахмурил реденькие брови и несколько ворчливо произнес:

– Не знаю, насколько можно считать основанием собственную интуицию. Вот вы верите в интуицию?

– Ну, вообще-то да, – признался Гуров с улыбкой. – И вы, видимо, тоже?

– Не так! – вдруг решительно запротестовал Борщевский. – Не так! Верю – не верю – это гадание на ромашке! А я признаю факт, подтвержденный научно. Вот что такое, по-вашему, интуиция?

– Василий Илларионович, я заканчивал не философский, а факультет криминалистики, и мне сложно дать четкое определение данному понятию, – стараясь выражаться вежливо, ответил полковник.

– Хорошо, хорошо, я вас понял! Напомню только, что интуицию зачастую называют внутренним чутьем. Так вот, это че-пу-ха! – по слогам выговорил Борщевский, крутя перед носом Гурова вытянутым пальцем. – Ничего мистического в этом понятии нет! Интуиция – это логика и анализ, вот и все! Только совершаемый подсознательно! Наше подсознание само проделывает за нас всю работу! Оно по крупицам вычленяет из огромного количества накопленного опыта нужные факты и делает вывод! И я могу это доказать с математической точностью! Смотрите…

– Не стоит, Василий Илларионович! – остановил его Гуров. – Я полностью с вами согласен. Так что говорит ваша интуиция в отношении Ильи Кулешова?

– Что у него крупные финансовые неприятности! – выдал Борщевский. – Возможно, за ним кто-то охотится.

– Как это понимать? Расскажите все же, какие факты заставляют вас так думать?

– Не переношу сплетен и доносов! – надув худые щеки, проговорил Василий Илларионович.

– Как я вас поддерживаю! – подхватил Гуров. – Так что за факты?

– Однажды он пришел в… не совсем в своем обычном состоянии. Я даже подумал, что он заболел или выпил, хотя он вообще не пьет. Я видел, что его что-то мучает, что он вроде хочет завести разговор, но не знает, с чего начать. Тогда я сжалился над ним и сам пригласил в кабинет для беседы. Илья немного ошарашил меня. Он спросил, может ли сделать что-то для кафедры, чтобы получить крупное денежное вознаграждение. Но что я мог предложить? – развел руками завкафедрой. – Наш факультет финансируется из рук вон плохо! Крупные гранты получают экономисты, программисты, математики, физики, юристы. А мы – кому мы нужны? Хуже нас, по-моему, живут только историки. Увы, наука, не имеющая, как считают, прикладного значения, никого не интересует! Сейчас стараются развивать лишь те предметы, которые могут принести доход. Но ведь это глубоко неверный подход! Вот, к примеру, Древний Рим…