ему заготавливать провиант. Я знал, что одной тысячи человек недостаточно для заготовки провианта, так как моему сыну предстояло временами разбивать эту тысячу на пять, а то и двадцать различных отрядов, рассылая их в окрестные селения, чтобы добыть достаточно провианта для войска, после чего организовать его хранение в специальных амбарах вдоль дороги, по которой будет двигаться войско. Если не предпринять такие меры, войско в походе останется голодным, лошади падут от голода и жажды. Когда я выступил из Туса на юг, погода еще стояла прохладная, наступал последний месяц лета, и достигли мы местности под названием «Велайетэ-Мах». (Пояснение: я думаю, «Велайет-э Мах» — это тот же самый Мах-велайет или Махвелат, который ныне является крупным уездом, расположенным к югу от Торбет-э Хейдарийэ и славится своими бахчёвыми культурами — Переводчик)

Там в бескрайней степи, выращивали дыни, и всюду, куда ни кинь взор, виднелись бахчи, на которых выращивались те плоды. Когда мне принесли дыню, я обратил внимание, что ее мякоть красная, почти как у созревшего арбуза, и очень сочная, но по вкусу и аромату она всё же уступала самаркандским.

Все жители Велаят-э Маха отличались румяным цветом лица и полнотой. Причиной тому было то, что с того дня как они узнали, что такое дыня, ничего другого в пищу не употребляли, днем и ночью, пока не наступали холода она была и оставалась их единственным продуктом питания.

Пройдя ту местность, мы достигли города под названием Буджестан. Правитель города вместе со своими сыновьями и братьями вышел встречать меня с почестями, пригласил войти в его дом и отведать его пищи. Эмир Буджестана сказал: «О, Тимур, я слышал о твоих подвигах и очень желал встретиться с тобою, однако мой преклонный возраст был помехой моим стараниям увидеть тебя, и теперь я счастлив лицезреть тебя до того как наступило время умирать». Перед трапезой в комнату внесли несколько подносов с гранатами, и эмир Буджестана сказал: «О Амир Тимур, в этих местах, где в изобилии растут гранаты, принято до еды для возбуждения аппетита пить гранатовый сок». Сказав это он собственноручно принялся выжимать сок из нескольких гранатов в подставленный кубок, наполнив тот кубок, он поставил его предо мной. Отпив глоток, я ощутил, что в жизни не пробовал граната более приятного на вкус, и эмир Буджестана пояснил, что нигде в мире не растет таких гранатов, как в Буджестане. Разрезав один из гранатов и подав его мне, он сказал: «О, Амир Тимур, обрати внимание, зерна здешних гранатов не имеют косточек».. И я, пожевав несколько зерен, убедился, что они действительно были без косточек.

После трапезы, чувствуя, что эмир Буджестана — человек небогатый и стеснен в средствах, я пожаловал ему две тысячи динаров, а он, когда я покидал Буджестан, вместе со своими сыновьями и братьями пешком провожал меня на протяжении целых полфарсанга.

Через несколько дней достиг я города Башаруйе, о котором говорили, что все его жители являются учеными. Подойдя к его окрестностям, я увидел, что ко мне пешком приближаются какие-то люди, выяснилось, что они из числа жителей этого города. Я догадался, что это представители городской знати и что они вышли, чтобы с почётом встретить меня.

Однако, когда они подошли достаточно близко, увидал я, что все они выглядят как крестьяне, халаты их сшиты из грубого холста голубого цвета, и поскольку бьшо несколько прохладно, поверх халатов были надеты шерстяные кафтаны. У всех халаты были голубого, а кафтаны — серого цвета, и казалось, что в их городе не было других тканей кроме голубого холста и серой шерсти. У всех на головах были чалмы, являвшиеся общепринятым головным убором хорасанцев. Те люди встали напротив моего коня, и один из них, седобородый, по виду старший среди них, пропел стихи, смысл которых сводился к следующему:

«О эмир, повелевающий солнцем, луной и небесами,

которые не смеют двигаться иначе как по твоей воле.

Добро пожаловать в Башаруйе, и мы,

ничтожные жители этого города,

насколько хватит наших сил,

окажем тебе достойный прием».

Когда он закончил тот стих, я спросил у него, кто является правителем того города. Старик отвтетил, что у города нет правителя. Я с удивлением вопросил: «Как это так, что у города нет правителя и как же, в этом случае обеспечиваются порядок и безопасность в нём, и кто же, в таком случае, следит за соблюдением законов шариата и светских обычаев?» Старик ответил: «О, великий повелитель, нет у нас в этом городе правителя, а соблюдение законов шариата и светских обычаев обеспечиваем мы сами».. Я сказал: «Слышал я о вашем городе, однако не представлял, что в нем может не оказаться правителя».. Старик ответил: «О, великий повелитель, чтобы увидеть как наш город существует без правителя, изволь вступить в его пределы и посмотри каково положение в нем»..

Вступая в Башаруйе, я удивился необычайной ширине его ворот, ибо даже в Самарканде не было столь широкого входа в город. Стоявшие вдоль моего пути жители держали в руках какие-то торбы из которых они что-то вынимали и клали — одну часть в один карман, другую часть — в другой. Я спросил старца, выглядевшего самым старшим в том городе и сопровождавшего меня, для чего эти люди повесили на плечи торбы и что это такое из них вынимают и раскладывают — часть в один и часть в другой карманы. Старейшина ответил: «О эмир, то что находится в торбах — это козлиная шерсть, а люди, которых ты видишь, вынув её, отделяют козью шерсть от козьего пуха, их кладут по-отдельности в соответствующие карманы, чтобы ткать из пуха ткань, а из шерсти — ковры и подстилки.

Я сказал: «А почему вы не используете овечью шерсть?». Старейшина ответил: «Потому что здесь не разводят овец, ибо нет пастбищ. А козы же могут довольствоваться сухой травой или колючкой и обеспечивают нас молоком и шерстью». Я спросил того старейшину, как его зовут. Он ответил, что зовут его Хасан бен Исхак. Я спросил, чем он занимается в этом городе? Он ответил, что является имамом того города, и во время совершения намаза люди следуют его движениям, творя таким образом молитву Господу, кроме того, иногда ему приходится заниматься разбором споров, возникающих между жителями.

К тому времени мы приблизились к какой-то ткацкой мастерской, и я заметил четырех человек, находящихся в ней и занятых выработкой ткани. Хусейн бен Исхак сказал: «О эмир,