рвало на части то ветром, то огнем. Пламя в стенных чашах опасно колыхалось, то угасая до крошечного желтого язычка, то разрастаясь бешеным красным вихрем.

Утром в зеркале я себя едва узнала. В этой опухшей, липкой, красноглазой дикарке с обкусанными губами. Почти час приводила себя в порядок. Замотала волосы в тугой узел, надела северное платье с высоким горлом, даже капнула капельку парфюмированной воды с нотками нимфейры и диких ягод… Надеясь за степенной маской скрыть внутренний бардак.

К завтраку я спустилась, дыша ровно и неслышно. Нетфорд прав: любое бремя можно нести достойно. Села за стол, чинно кивнула всем присутствующим, нашла глазами Эйдана…Моебремя — собственный муж.

Хари за всю трапезу ни слова не сказала о гуляниях. Для всех было очевидно, что пока владыка Предела раздавлен хворью, ни один ташерец не станет праздновать.

— Как здоровье его светлости? — уточнила у леди Кет столь равнодушным тоном, что сама себе подивилась.

Еще немного поживу в Ташере и научусь не согревать — обмораживать.

— Нэд измотан и обессилен, но он крепкий мальчик, — тихо ответила Кетрисс. — Всегда им был. Целитель заверил нас, что все будет хорошо. Он осматривал Нетфорда вчера вечером и ранним утром…

— Пусть осмотрит сейчас, — подняла на нее глаза и обеспокоенно сдвинула брови. Ненадолго хватило моей равнодушной маски.

Внутри меня заунывно выл ветер, лишая всякого аппетита. Стихия сира Нетфорда за ночь стала странной. Серой, гнетущей… Она будто бы тлела, заполняя сердце тоской. Сейчас я едва чувствовалатот самыйвоздух, что игриво клубился в животе еще вчера.

— Эллайна, для взрослого ташерца отравление мраком не смертельно, — Кетрисс приподняла уголки бледных губ в улыбке.

— Пусть осмотрит еще, — прошипела упрямо и, откашлявшись, добавила: — Сиру Эверхару все равно больше заняться нечем.

В горле булькнуло негодование, растеклось горечью по языку. Эйдан пошел на поправку и даже разрумянился, меня целитель на предмет «маленькой жизни» проверил тоже… Так почему он вообще отходит от постели ослепшего герцога?!

* * *

Весь день я пыталась «наслаждаться» ташерской поэзией, перетаскивая с собой сборник с кресла на подоконник и обратно. Брала книгу и в библиотеку, и в зимний сад, и в крытую галерею… Но даже там продираться сквозь сложные смыслы красивых конструкций было непросто.

Взгляд упорно падал на огненные чаши в стенах. Ветер больше не раздувал искры по каменным канавкам, пламя трепыхалось нервно и порой совсем угасало.

Какое-то время слуги пытались разносить огоньки вручную, но быстро поняли бессмысленность трудов. В итоге с наступлением вечера в некоторых коридорах стало совсем темно. Настолько, что прислуге приходилось перемещаться с голубыми кристаллами в руках.

Пальцы ослабли от переживаний, моя книга выпала, приземлилась на пол. Тяжело дыша, я привалилась плечом к стене. Захлебнулась чужой тоской. Это было невыносимо!

И хоть Нетфорд велел мне никогда не возвращаться, невозможно было просто гулять по замку, когда он там. В своей черной повязке. «Совсем один, так давно один».

За поздним ужином, проходившим в полумраке при свечах и голубых кристаллах, я услышала, как леди Кетрисс пытает шепотом целителя.

— Вы же сказали, что опасности для жизни нет?

— Вчера ее и не было, — уклончиво бормотал Эверхар. — Этому резкому ухудшению нет причин!

— Но ухудшение, тем не менее, есть, — леди Кет сжала запястье лекаря, требуя самых правдивых ответов. — Так?

— Сир Нетфорд словно п-перестал бороться, — бубнил Эверхар, глядя в каменный свод. — Я не заметил с утра, но чем ближе к ночи, тем явственнее перемены. Искра тлеет, ослабевает. Как если бы его светлость желал обернуться воздухом и раствориться без следа.

— Я чуть не потеряла одного мальчика, а теперь на очереди второй? — нервно вскрикнула леди Кет. — За что мне это граксово проклятие? За что север так нелюбим богами? Эверхар, сделайте же хоть что-то!

— Я лекарь, а не чудотворец, — проворчал тот, стирая с лысины капли пота. — Я не в силах заставить человека бороться за жизнь, если он сам того не желает.

— Молю, просто скажите, что нам делать… Что мне делать?

— Я б-боюсь… — Эверхар вновь начал запинаться. — Боюсь, что в-вы тут ничем не поможете. Вы сами возложили на него слишком тяжелое бремя.

Я возвращалась в супружеские покои в полнейшей темноте. Практически на ощупь. Будто сама ненадолго потеряла зрение и теперь с опаской прислушивалась к шорохам и стонам ветра за окнами. Прислужницы предлагали мне взять с собой голубой кристалл, рассеивающий по стенам бледное свечение, но я отказалась.

Огни на сторожевых башнях еще пылали, чаша в храме полнилась светом, защищая крепость от демонов изнанки. Но сам замок Эквеноров будто бы погрузился в черноту.

Не в силах сделать последние шаги и подойти к своей спальне, я остановилась. Ослабила душивший меня воротничок, пригладила разлохматившиеся волосы у висков…

Резко развернулась, приоткрыла узкое окно, мигом застудив коридор. Набрала полную грудь холодного воздуха. И, сбивая каблуки, побежала в герцогское крыло.

Дар пинал меня все дальше и дальше по коридору, и я покорно подчинялась. Путаясь в юбке, шагала по темноте, приближаясь к заветной двери.

Нетфорд спал. Дышал беспокойно, неровно, то вздрагивая на подушке, то начиная метаться, то замирая вновь. Ему снилось что-то очень дурное, что захватило в плен и не выпускало на свободу.

— Элла-а-айна, — еле слышно пошевелил губами.

Ему снилась я? Это было тем самым кошмаром, что мучил сильного, храброго герцога, — какая-то девица с юга?

— Я чувствую запах, он ведь не мерещится мне? — продолжал он шептать, упрямо втягивая носом воздух. — Нимфейра и дикие ягоды. Скажите, что вы здесь, что мне не чудится. Прошу!

И сам же рассмеялся над своей просьбой. Горько, жестко.

— Ах да, «скажите»… Но я не услышу. И не увижу. Будь я проклят за дрянные мольбы… и за все, что болтаю бездумно.

Я накрепко затворила дверь, перекинула задвижку, отсекая нас от прочей крепости. Подошла к его постели и уселась на край. Положила руку на разгоряченный лоб. Пальцы обожгло: герцога лихорадило, он вполне мог бредить.

— Простите мне те слова, ланта Экарте. И просьбу, лишенную благородства. Во мне… во мне не осталось сил нести это бремя достойно, — прохрипел он срывающимся голосом. — Но я не имел права просить о таком. Я пока еще в своем уме и помню, что вы не можете мне принадлежать.

Сама не заметила, как слезы закапали из глаз прямо ему на горячие щеки.

— Чужая. Чужа-а-ая… — хрипел надрывно, с присвистом, пока я спешно стирала влагу с его кожи. — И, боги, какая же это изощренная пытка.

Пытка. Действительно пытка!

Как и вчера, его глаза покрывала черная повязка,