В своих насмешках Цельс называет христианство религией не только «детей», но и «легковерных женщин». Для него это, очевидно, оскорбление. Быть может, это стандартное для того времени мизогинное обвинение против презираемой социальной группы; однако есть и другие указания на то, что христианство в те времена больше привлекало женщин, чем мужчин. Одно очень серьезное свидетельство такого рода относится к более позднему времени. Как мы расскажем далее, в 303 году император Диоклетиан начал по всей империи преследование христиан. По счастливой случайности до нас дошел отчет о личных вещах, конфискованных в то время в церкви города Цирты в Северной Африке: шестнадцать мужских туник, тридцать восемь покрывал, восемьдесят две женские туники и сорок семь пар женских туфель. Конечно, данных немного: однако и эти данные заставили историка Робин Лейн Фокс – хотя, быть может, и на шатком основании, – заявить, что «в церквях III столетия женщины, по всей вероятности, составляли явное большинство»[132].

К середине II века появляются отдельные новообращенные-интеллектуалы: Иустин в Риме, Тертуллиан в Северной Африке, сам Ориген в Александрии. Это явные исключения из правила. В то же время не стоит забывать о том, что бедным и необразованным было подавляющее большинство населения Рима, так что не стоит удивляться, что к этим же категориям относилась большая часть христиан. Однако, возможно, в Церкви доля бедных и необразованных была выше, чем в населении в среднем. Среди прочего, это означает, что большую часть христиан приводили к вере не писания христианской элиты и не публичные дебаты образованных проповедников. Определенно, основной движущей силой обращения была отнюдь не сложная аргументация.

На протяжении многих лет ученые делали немало попыток понять, что же стало причиной успеха христианства. Перечислять все версии мне нет нужды. Однако, возможно, стоит начать рассказ с двух версий, занимательных, но при ближайшем рассмотрении совершенно неправдоподобных.

Часто можно услышать, что одной из основных причин обращения язычников в христианство стала привлекательность христианских общин. Языческие общественные культы не предполагали особо тесных связей между верующими. Язычники вместе участвовали в публичных церемониях, однако не встречались еженедельно, ничего особенного друг с другом не обсуждали, не делились своими мыслями и заботами. У них не было возможностей сблизиться и завязать дружбу.

В христианстве же все было по-другому. В христианских церквях, как и в синагогах, из которых они выросли, практиковались еженедельные собрания. Обращение в христианство не было «частным делом», личным духовным предприятием. Оно означало присоединение к Церкви. «Церковь» в то время означала не место: насколько нам известно, до середины III века специальные здания для христианских собраний не строились. До этого, а скорее всего, и еще долго после этого церковные собрания проводились в частных домах или в уединенных местах на открытом воздухе, например – на кладбищах. «Церковь» была не местом, а общиной – тесной и сплоченной, как семья. Часто христиан даже призывали заменить семью членами общины. Основателя или лидера общины называли «отцом», других верующих— «братьями» и «сестрами», как в большой семье. Более того, эти «семьи» были полны взаимной любви и уважения. Они материально поддерживали нуждающихся членов – и предлагали моральную поддержку всем, кто к ним приходил.

По крайней мере, так описывали Церковь христиане, рассказывавшие о ней. Правда ли все это – другой вопрос. Однако множество ученых придерживаются мнения, что подобные общины обладали большой привлекательностью прежде всего для людей слабых и угнетенных, из маргинальных слоев, которые от присоединения к такой общине очень выигрывали. Знаменитый историк Э. Р. Доддс заметил однажды, что нравы в христианских общинах «стали главной, а быть может, и единственной причиной распространения христианства»[133].

Поддержку такого мнения можно усмотреть в замечании Юлиана, императора второй половины IV века, прозванного Отступником, поскольку он, оставив христианскую веру, принял и начал пропагандировать традиционные языческие религии. Юлиан был единственным императором-язычником после Константина: правил он девятнадцать месяцев, с 361 по 363 год. Племянник Константина, он вырос в Церкви, однако по восшествии на престол «взбунтовался» и попытался вернуть империю к язычеству. Подробнее о нем мы расскажем в главе 9.

В одном из своих писем Юлиан жалуется на успех христианской Церкви и приписывает его тем благодеяниям, которые христиане оказывают другим: он выражает желание, чтобы и языческие религии последовали христианскому примеру общинности и общинной взаимопомощи. Христиан он называет «безбожниками» (так как они не почитают богов) и «галилеянами»:

На этих основаниях часто утверждают, что новых последователей привлекала к христианству жизнь христианской общины. Однако с таким мнением есть определенные проблемы. Для начала, Юлиан в молодости активно участвовал в церковной жизни и прекрасно знал, как устроена церковная община изнутри. Его свидетельство – не свидетельство «внешнего». Вполне возможно, он действительно верил, что людей привлекают к христианам их милосердие и щедрость; но поразительно, что о такой выгоде присоединения к христианской общине ни разу не говорит ни один из известных нам христиан. Как пишет Адольф фон Гарнак после долгого и тщательного исследования всех известных нам литературных источников: «Нам не известен ни один случай, когда христиане стремились бы приобрести или действительно приобретали бы себе новых приверженцев делами милосердия»[134].

Это не означает, что пришедшие в Церковь не встречали здесь гостеприимного приема и помощи в беде. Напротив, есть серьезнейшие причины полагать, что множество людей, присоединившихся к христианской Церкви, получали от этого социальную, эмоциональную, физическую, интеллектуальную выгоду. Однако есть разница между благодеяниями, побуждающими новичков присоединиться к общине, и благодеяниями, побуждающими членов общины в ней и оставаться. Привести человека в общину – одно, удержать – другое.