Сейчас Дом, сбросив зеленый плащ Факультета прямо на свою кровать, и стремительно надевал какие-то пестрые лохмотья.

— Собирайся! — почти приказным тоном сказал он.

Грэм прошел на свою половину комнаты и тоже снял алый плащ, оставшись в черных рубашке и брюках. Форму он почти перестал носить, стараясь просто плотнее заворачиваться в мантию. Замечаний ему не делали.

— У меня другие планы на этот вечер… — невозмутимо ответил он, решив не напоминать соседу о личных границах.

— Ты же обещал!

— Нет, — терпеливо ответил Грэм, уже погружаясь в собственные мысли.

— Ты сказал «подумаю».

— Это нужно было понимать как «отстань».

О`Салливан даже прервал свое переодевание. Грэм уже почти догадывался, что тот еще может ему сказать.

— И не вздумай стыдить меня, что я не хочу общаться с простонародьем. Это не правда.

Дом некоторое время открывал и закрывал рот, словно не мог придумать, что ответить. Это было странно — молчащий Доминик. Потом начал зашнуровывать свой наряд с еще большей скоростью, наверстывая упущенное время.

— Драммонд… конфеты… — зашептал он, — Единственная ночь в году, когда их дают просто так. Я уже договорился с кобольдами, они меняют шоколад на виски.

Грэм удивился, но не особо заинтересовался.

«И когда О`Салливан все успевает?» — подумал он.

— С кобольдами? Они двух слов по-английски связать не могут.

Дом закончил со своим нарядом.

— Ничего не знаю, слово «виски» они поняли прекрасно, — он сделал шаг к выходу и решил все же попытаться «дожать» соседа по комнате. — Не могу же я все это в одиночку провернуть! Просто постоишь рядом для моральной поддержки. Нести поможешь.

Грэм подумал, стоит ли напоминать соседу о том, что послезавтра все три урока ведет мистрис Миднайт, и решил, что не стоит. Осознает сам, если всерьез решил напиться в сомнительной компании. И хорошо, если Дома просто временно назначат «главным кобольдом» по починке школьного имущества. Заместительница директора могла придумать и что-то более суровое.

— Мне через две недели девятнадцать, — спокойно сообщил Грэм. — Конфеты мне уже не интересны. Виски пока еще не интересен.

— Все время забываю, что ты старше, — Доминик наконец пошел к двери, порываясь еще что-то спросить.

Грэм сам повернул ручку, мягко выталкивая соседа в коридор.

— Надеюсь, тебя не придется искать по всем… фейрийским порталам, — пожелал он, ловя себя на мысли, что на языке вертится слово «кабакам».

Дом послушно вышел.

— Ты скучный человек, Драммонд, — Обернувшись на пороге, произнес он с неожиданно взрослой горечью. — Скучный и правильный.

Грэм молча закрыл дверь, дожидаясь пока сосед по комнате отойдет подальше. Он вовсе не был против новогоднего¹ угощения и даже глотка качественного алкоголя — а фейрийский виски был несомненно высшего качества — но не с Домом же.

Грэм и сам не знал, чем ему не угодил сосед по комнате, но дружбы не вышло, даже приятелями их можно было назвать с большой натяжкой. Покладистый и в том, что не касалось учебы, неглупый Дом раздражал его болтливостью и безалаберностью. Иногда Грэм начинал всерьез размышлять, не поменяться ли с кем-то комнатами по причине крайнего несовпадения характеров с соседом. Или вообще переселиться в одну из пустующих комнат Южной Башни. Отчего-то он был уверен, что ему не отказали бы в такой просьбе. Но тогда он жил бы слишком далеко от Олвен, Дейдры Грайне и… той, которую он мысленно мог называть только Корделией.

Лучшим воспоминанием его жизни был день, когда ему представили рыжеволосую малышку, и сказали, что это — его сестра. Не родная, но тогда ему было все равно, он полюбил ее навсегда. И худшим — ровно через полгода, когда его просто поставили перед фактом, что теперь Элли, его Корделия, будет жить в другой семье.

Даже тот день, когда Орден арестовал отца, а новый магистр велел ему и матери в двадцать четыре часа покинуть поместье, не стал для Грэма настолько трагичным. Тогда еще оставалась надежда, что обвинение голословно, и скоро все будет по-прежнему, а возвратить в его жизнь Корделию было невозможно.

Он и сам не мог до конца понять, откуда возникло в нем это желание бесконечно оберегать ее. Со своего первого шага девочка начала буквально притягивать к себе опасности. Она тянула руки к горящим свечам, в любой момент была готова выпасть из окна или сунуть в рот все, что казалось ей интересным. Казалось, девочку развлекала собственная регенерация, и она постоянно бросала вызов бессмертию. Упав с высоты и ударившись до синяков, она сразу вставала и шла дальше, и на следующий день ссадины были едва заметны. Поранившись до крови, девочка только смеялась от перекошенных от ужаса лиц несущихся к ней слуг. Через несколько дней от самого страшного шрама не оставалось и следа. Единственное, что могло отвлечь Корделию от подобных экспериментов — это общение со старшим братом. И Грэм посвятил девочке почти все свое время, гулял с ней по дому и саду, читал ей вслух или сидел рядом, наблюдая, как неумело она рисует.

Когда стало понятно, что из шотландской школы его исключили и после всего примет только «Хизер Блоссом», Грэм потребовал зачислить его снова на первый курс. Сабрина Драммонд отнеслась к желанию сына с уважением, догадываясь, что он надеется вновь быть рядом с названной сестрой, но, хоть он спрашивал о причинах расставания с сестрой почти все детство, хранила молчание.

Ему так и не сказали, что по неизвестной причине Корделии стерли все воспоминания о первых годах жизни. С первых дней в школе, встречая Элли в коридорах, он не мог понять, почему она к нему не подходит? Отвыкла, не смогла простить, что он каким-то неведомым чудом не отыскал ее? Потом он все же понял, что сестра не притворяется. Ему пришлось смириться с этим.

Теперь юноша и сам почти не узнавал подругу детства, словно, уничтожив память и поменяв имя, у его названой сестры отняли и ее безудержное бесстрашие. Только в одном Элинор О`Ши осталась прежней — она притягивала к себе опасности. И Грэм не мог забыть своей детской, и от того особенно священной, клятвы — защищать ее от всего.

Прервав воспоминания, юноша вышел из комнаты и направился на женскую половину общежития. Конфет все же немного хотелось. Остановившись рядом с пятой комнатой, он коротко постучал, не особо надеясь, что кто-то ответит.