тебе опасаться надобно? Слыхал я, как ты упырей в Лихом логу сокрушил словом Божьим. Да злейший твой враг – не чета тем упырям.

Первым делом Вояте пришёл на ум Страхота – его, ведунца, он привык считать своим злейшим врагом. Но тут же явилась мысль: а что если в Страхоте не какой-то змий Смок, а сам Сатана?

Ну а змию-то кто даёт силу на крыльях пламенных носиться? Он же, Сатана.

Воята поёжился, но сообразил, что уж в этой келлии ему и сам Сатана не страшен. Уж не раз он вокруг рыскал, да войти не дано ему.

– Ум тех ангелов, приспешников Денницы, зависть и гордыня чёрная помрачила, – доносился из мрака голос старца. – Сам Денница до падения своего был ангелом-хранителем самой матери сырой земли. Изначально, от сотворения, не было в нём зла ни капли, ибо Бог в творения свои зла не влагает. Да не вынес Денница света и чести, возгордился против творца своего и впал в зло. Чуешь, к чему веду? Не помрачился ли и твой ум? Бесов, что мёртвых водили, ты одолел, святую книгу Панфириеву разыскал. Не чуешь ли беса гордыни в себе? Бес ведь и ныне ходит, как медведь рыкающий, ищет, кого поглотить. На всякого человека у него своя уловка приготовлена. Мудрого ловит мудростью, богатого – богатством, добровидного – красотой. Знаешь, как святому Никите являлся бес?[44]

– Он ведь… в темнице сидел, да?

– Облёкшись в одежды ангельские, явился ему бес Вельзаул: дескать, послан он Богом, убеждал Никиту богам еллинским поклониться, чтобы не подвергнуться многим мучениям. Во всяком человеке бесы слабое местечко найдут, через то и проникнут. А у тебя, мнится мне, после тех упырей не слабое место, а целые ворота для бесов отворены!

Воята переменился в лице и похолодел от испуга. Старец, конечно, был прав. После всех своих успехов он чувствовал себя сильным, достойным противником если не для сатаны, то уж для Страхоты точно. Но как же может смертный бороться с тем, кого питает Сатана? Только такие, как отец Ефросин, и могут, но сила у них не та, что наполняла Воятины плечи.

– Искушает бес тебя отвагой и крепостью твоей! – продолжал отец Ефросин. – Чем есть, тем и искушает, и чем сильнее сила и крепче крепость, тем искушение губительней! Каждого собственная его похоть искушает! Вот и ты уже себя избавителем ангелов падших вообразил. Видано ли дело! Боюсь за тебя, ты ведь парень добрый.

– Прости, отче. – Воята покаянно склонил голову, вправду чувствуя, в какой опасности находится, и торопливо осматриваясь в душе, нет ли тут беса гордыни.

– Добра тебе хочу, потому и наставляю. Ты себя царем Александром не мни, а победи-ка, сыне, сперва себя самого, тогда и сатане будет к тебе не подступиться.

«Победи себя самого!» То же самое говорил ему и владыка Мартирий, провожая в Великославльскую волость. Для того ведь и был Воята сюда послан, чтобы одолеть в себе задорного беса. А здесь, найдя противников поважнее, чем драчуны Торговой стороны, он из одной ловушки попал в другую. Снова начал разбирать его задор, только уже иного рода – и правда ведь, мало что царём Александром себя не возомнил.

– Коли будет опять тебя сей бес одолевать… – продолжал отец Ефросин.

Поднявшись, он подошёл к Вояте; Воята тоже вскочил, но склонил голову, стараясь не слишком возвышаться над старцем.

– Я тебя Никитиной молитве научу. Никите Господь дал власть над бесами, повелел наступать на всю силу их, как он бесу Вельзаулу на шею наступил и задавил его, и христиан защищать от духа нечистого. Кто знает и творит молитву святого великомученика Никиты, от того бежит тёмен бес за тридцать дней и тридцать ночей! Повторяй.

Старец Ефросин заговорил нараспев, каждое слово преподнося, будто сокровище, и Вояте казалось, что во тьме избы из уст старца катятся сияющие перлы и самоцветы.

– Аще бо человек проклят бысть, аггел бережет его и милует своею молитвою раба Божия на пути, и на рати, и на стречи, и в полону, и в торговле, и на обеде, и на постели, и во всяком месте владычествия твоего, Господи. Святый великий Христов мученик Никита, моли Бога о рабе своем Гаврииле. Святый великий Христов мученик Никита, избави раба Божия от всякия болезни и печали.

– Избави раба Божия от всякия болезни и печали…

– Крест надо мною, – отец Ефросин возвысил голос, и катящиеся слова запылали во мраке, – крестом ся ограждаю, крестом беси прогоняю! От Пречистыя Девы Марии дьяволи бегают, и от сего раба Божия бежит зол человек, и Пречистыя над ним руку свою держит, всегда, и ныне, и присно, и вовеки.

Старец заставил Вояту несколько раз повторить молитву, пока не убедился, что тот запомнил твёрдо. Цепкая привычная память уложила всё, как надо, и отец Ефросин, явно повеселев, похвалил Вояту: видно, что всю Псалтирь на-изусть знаешь.

– Но книгу, что тебе в монастыре дали, ты читай, читай! – добавил отец Ефросин, и у Вояты посветлело на сердце: мысль о книге и сейчас радовала, а ещё радовало то, что отец Ефросин не хотел её отнять. – Больше читай, со вниманием. Тогда одолеешь бесов – и озёрных, и воздушных, и лесовых, и всяких иных. Ступай с Богом, а то вот-вот к обедне зазвонят. Или пойдёшь со мной к пению?

Мысль снова встретиться с матерью Агнией, после того как ему открыли глаза, Вояту смущала.

– Благослови, отче, восвояси ехать. – Он стал и поклонился. – До Сумежья весь день добираться, ждёт, поди, отец Касьян.

– Ну, поезжай с Богом. Бог благословит.

Воята почтительно поцеловал холодную, сухую, костлявую руку иеромонаха; казалось, тот и сделан не из обычной плоти, а из какой-то особой тонкой сущности.

– А книгу ту читай, читай! – повторял отец Ефросин, выйдя его проводить к крыльцу, где Братята, покончив с дровами, от скуки разговаривал с лошадью. – Со вниманием читай! В ней сила особая, спасительная! С нею одолеешь бесов озёрных!

* * *

Как ни радовался Воята обретению Псалтири, однако понимал: её придётся передать отцу Касьяну. Старец Панфирий завещал свои книги Святому Власию, а Еронова баба уволокла Псалтирь беззаконно; теперь её надлежит вернуть. Подъезжая уже в сумерках к Сумежью, Воята надеялся, что Бог не взыщет, если он не побежит со своей добычей к отцу Касьяну прямо нынче, а сам полюбуется хотя бы один вечерочек.

– Хоть ты явился наконец! – всплеснула руками баба Параскева, завидев на дворе сани. – Я уж думала, увижу ли моё дитятко…

– Отец Касьян гневается? –