тратила на себя. А после рождения Ники он и вовсе стал единственным кормильцем в семье. Три года он ни слова не говорил, но он гораздо меньше стал позволять себе тратить на свои увлечения, и не попрекал Лину этим. Но теперь, когда дочери три года и она может пойти в детский сад, Лина вполне могла бы выйти на работу!

В этот вечер они снова не разговаривали. Алекс лег спать в зале.

Разговоры о работе и садике стали случаться все чаще, Лина и Алекс спорили, ругались, каждый доказывал свое. Наконец, Лина сдалась. Они сходили в районный отдел образования и встали в очередь. Им повезло (так считал Алекс), в их районе как раз сдали новый детский сад, и они получили место в нем уже через три недели. Лина обошла с Никой всех необходимых врачей и получила на руки желтую карту. Больше откладывать было некуда – нужно было начинать водить дочь в сад. Все в Лине противилось этому решению. Алекс убеждал ее, что так будет лучше. Что у нее, наконец, появится время для себя. Что она сможет снова работать, почувствует себя нужным специалистом, что у нее мозги снова будут заняты чем-то, кроме детской каши. Лина слушала его, но не могла внутренне согласиться ни с одним его аргументом.

Ника в саду рыдала. Она не хотела отцепляться от нее. Ни на час, ни на минуту. Воспитательница буквально вырывала рыдающую девочку из рук матери и говорила Лине:

– Идите, мамочка, идите, не надо тут долгих прощаний разводить, так только тяжелее ребенку. Сейчас поплачет и успокоится.

И Лина выходила из сада под громкий плач Ники, который продолжал раздаваться в ее ушах все то время, что она нарезала круги по территории. Когда она возвращалась забирать дочь через час, она уже не плакала, но лицо ее было красным и распухшим от слез. Воспитательница каждый раз говорила:

– Ну вот, сегодня совсем почти и не плакала! Только мама ушла, так сразу и успокоилась. Завтра можете до обеда оставлять.

Лина не верила этим увещеваниям и не спешила оставлять до обеда. Она продолжала водить Нику на час, и сердце ее каждый раз разрывалось на части. Так прошло две недели. Алекс сказал, что пора уже, наверное, начинать оставлять на подольше. «Ты так никогда на работу не выйдешь», – сказал он. На следующий день он пошел в сад вместе с Линой и Никой. Увидев отца ребенка, воспитательница запела сладкие песни о том, как хорошо девочка адаптируется в саду и что давно пора оставлять ее до обеда, а то и на дневной сон. Несмотря на все протесты Лины, Алекс согласился, что сегодня Ника остается в саду до обеда.

Лина скрежетала зубами, но спорить с мужем в присутствии посторонних не хотелось. Когда они вышли, она собиралась устроить скандал, но Алекс, сославшись на то, что уже опаздывает, убежал на работу.

Лина вернулась домой – не ходить же вокруг сада четыре часа. Она не могла ничем себя занять. Алекс говорил, что у нее, наконец, появится время на себя, но она не хотела ничем заниматься. Она сидела на диване и следила за стрелкой на часах. Пыталась отвлечь себя телевизором, телефоном, готовкой, но все валилось из рук. Первый час тянулся мучительно долго. Устав смотреть в стену, Лина взяла в руки телефон. В голову лезли тревожные мысли: а вдруг она застрянет головой между прутьев забора на прогулке, и никто этого не заметит, и она задохнется? Лина читала про такую историю в интернете. А вдруг воспитательница не уследит, и Ника выскользнет в калитку и уйдет из сада? О таком писали сплошь и рядом, практически раз в месяц в их городе какой-нибудь ребенок уходил из сада один. Или, самый страшный кошмар, вдруг кто-нибудь сделает с ней что-то ужасное? Однажды Лине приходилось читать историю о том, как в детском саду засорилась труба в туалете, руководство вызвало сантехника, тот прошел в детский туалет, а там была девочка, совсем одна. И этот сантехник надругался над ней. Она рассказала родителям лишь спустя несколько дней – так была напугала. От таких историй у Лины волосы шевелились на голове.

Она продолжала крутить в руках телефон. Затем нерешительно сняла блок и открыла переписку. Ее палец еще на несколько секунд замер над экраном, после чего она решительно начала набирать сообщение.

Через 15 минут Лина оделась и быстрым шагом вышла из дома.

Когда спустя три часа она зашла в группу, еще шел обед, дети сидели за столами и мерно ковырялись в тарелках с супом. И лишь Ника закатывалась оглушительным плачем. Она сидела на стульчике, перед ней стоял нетронутый обед, лицо ее было красным и мокрым от слез. Воспитательница в это время помогала какому-то мальчику вытереть салфеткой пролитый суп. Лина вбежала в группу и схватила дочь на руки.

– Мамочка, куда же это вы, у нас так нельзя! – строго вскинулась воспитательница.

– Ребенок плачет у вас целый день, а вам хоть бы что, – Лина уже унесла Нику в приемную и быстро одевала.

– И ничего она не целый день плачет, – возразила воспитатель. – Она просто сейчас расплакалась, скорее всего, устала, у нас был насыщенный день. Она перестала плакать, как только вы ушли, и вот сейчас только первый раз с тех пор заплакала.

Лина качала головой и не слушала. Она уже знала, что больше никогда не приведет сюда дочь. Пусть Алекс говорит, что хочет, пусть они никогда не поедут на море, но ее девочка больше не будет среди чужих людей одна.

Вернувшись домой вечером, Алекс первым делом спросил, как дела в саду. Ника в это время ковырялась ложкой в тарелке с овощным рагу. Лина, поджав губы, мыла посуду.

– Ника больше не пойдет в сад, – сказала она.

– Почему это?

Лина рассказала Алексу, что случилось в саду. Ее расстроило, что в ее рассказе все звучало не так драматично, как было на самом деле. Алекса это действительно не убедило.

– Ну что ты сразу начинаешь? Ну поплакала она, ну что такого, дети постоянно плачут! Она и дома постоянно плачет, разве нет?

– Плачет! Но дома я ее всегда пожалею и успокою, а там до нее никому нет дела, ты понимаешь это?

Алекс не отвечал. Он устал спорить с женой, поэтому просто вышел из кухни.

В тот вечер у Ники поднялась температура. Они сбили ее жаропонижающим, но ночью она поднялась до 40 градусов, пришлось вызвать