– Не понимаю, – пожаловался король.

– Разберётесь. Вы пока что переварите то, что утром я с братией, если сбудется по придуманному, вломлюсь в особняк Одона де Сага, учиню переполох, но это будет попусту, для отвода глаз. Патор всех нас, знамо дело, за самоуправство в тот же день по голой жопе, до костей… гм… пожурит. Ну да ладно. Пока мы станем шуметь и допекать извечного вашего и королевы родственного недруга, иные багряные полезут вот сюда и сюда. – Кортэ подчеркнул ногтем два имени в своих листках и мельком показал королю. – Там подвалы – аж тесны от золота… Неклейменого. Но, если я каким-то чудом неправ в догадках, если там – пусто, то дурак я окончательный, и место мне на помойке, с нищими в обнимку. Сам за глупость свою отсыплю вам да патору ожидаемые деньги. По полсотни каждому выйдет.

– Что?

– Пятьдесят тысяч каждому, – усмехнулся Кортэ, глядя прямо в глаза королю. – Но я прав, и вы получите больше, кроме золота и всё серебро с метками, полагаю, лежит там. Якобы ваше серебро, якобы изводимое вами на подкуп людей Изабеллы. На разбой в землях её вассалов, на пожертвования черным и подстрекание их к розни с орденом багряных, а далее – на поддержку нового патора, который вам милее Факундо. У Виона был полон кошель серебра. Без меток, но я думаю, природа в нем та же. И рука серебром распоряжалась – одна. Жаль, в золоте я понимаю больше, чем в дворцовых делах. На Изабеллу надеюсь, она разберет, что к чему. – Кортэ вырвал из сшивки несколько листков. – Ей вот, для размышлений. Должники и их свежие долги.

Король принял бумаги, просмотрел длинные столбики сокращенных имен и урезанных до одной-двух букв титулов, соседствующих с цифрами и датами. Усмехнулся, отмечая размах дела.

– Башня не так давно нанимала тебя убить Ноттэ, обещала всего-то три тысячи золотом, как я слышал. Зачем тебе, при таком состоянии – жалкие крохи и рабство найма?

– Два года назад? Мне пообещали эсток Ноттэ, я загорелся, я бы и даром полез в драку… нет, даром не полез бы, торговаться я умею. Патор Паоло тоже был жадный жук. – Кортэ расхохотался, подхватил бочонок и слил остатки сидра себе в кубок. – Он со мной рассчитался векселем, выписанным у одного из моих поверенных! Смешно… Как Ноттэ не стало, я от смеха аж рычал, так был зол. Ну и завёл порядок: приглядывать за долгами и должниками. Грешен, надоело мне это занятие, нудности не терплю. Вот и забросил слежку. Иларио пристрастил меня к книгам, я его – к сидру. Мы спорили о душе и вере. А надо было золотишко-то из виду не упускать. Вон: даже по этому отчету заметно, за год орден Зорких набрал в долг столько, что всеми землями обителей не рассчитается.

– Не пришлось бы отдавать ни монеты, – нахмурился король. – Они предлагали принять закон, две трети имущества еретиков им, треть – казне короны. И всех, кому Башня не мила – вон из домов и лишить имущества. Я усилил войска и торговался не хуже тебя, уже почти сошлись: две трети – в казну, еретиков на мои галеры.

– Да простится мне вмешательство в беседу, – молвил тощий служитель, искоса глянув на короля. – Но бумаги о разделе золота и искоренении ереси были составлены мною. Ибо ересь следует выжигать каленым железом. Я пробовал ознакомить с замыслом настоятеля, затем пытался подать напрямую вам, но проще оказалось добиться нужного окольным путем, через Зорких. А галеры… Вера допускает за еретиками право умереть медленно, с пользой для короны.

– Врагу нэрриха флот бесполезен, тем более галерный. Три сотни жоп производят дерьмо, а драться некому, вот что такое галера, – сухо отметил Кортэ. Обернулся к ученику. – Малыш, вечер чернит небо. Как там звезды – гаснут? Притих ты.

– Гаснут, – виновато признал Вион. – Прошлую ночь оно не донимало меня, я понадеялся…

– Как наивно! Мы шумно явили себя в столице, «оно» уже обделалось и теперь желает мне мокрых штанов и поросячьего визга, – хмыкнул Кортэ. – Давай сразу попрошу у тебя прощения, малыш. Утром тебе будет плохо. Так плохо, что ты сочтешь королевскую казнь – благом. Но я предупреждал: всякий договор надо читать до подписания. Пока не усвоишь правило, болеть твоей голове. И моей, пожалуй, тоже. Идем.

Вион вздохнул, но не высказал вслух ни единого возражения. Сын тумана провел всех из зала вниз, нагрузив багряных служителей коврами и теплой одеждой. Сам прихватил корзину с остатками пищи, первым, показывая дорогу, пересек двор и спустился в кладовые, на нижний, холодный и глубокий их уровень. Лязгнул засовом, открыл добротную дубовую дверь и пояснил: тут его владения, надежнейший каменный мешок для сидра, а под ним еще одна клеть, обыкновенно в ней тайно сберегается самое ценное – бочки из Вольмаро. Сейчас, как может убедиться каждый, подвалы пусты.

Пока багряные по знаку Кортэ расстилали ковры и раскладывали подушки, а брат Иларио готовил бумагу и письменные приборы, сын тумана сбегал за лампадами и факелами. Вынудил каждого присутствующего обойти и простучать стены, убедиться: нет лазов, дверей и щелей, тайных воздуховодов и иных хитростей. Нижний подвал глухо замкнут, сообщается лишь с верхним через спускаемую шаткую лестницу. Или отделяется от всего мира, если лестницу вытащить, а толстенную дубовую заглушку люка – опустить и запереть. Завершив приготовления, Кортэ закрыл внешнюю дверь кладовых. Рассадил людей и без подробностей, коротко и точно описал голос, прозванный Басом. Указал на люк.

– Этот Бас в чем-то по первому впечатлению сродни нам, нэрриха, только мы дети ветрам, а он – вроде как само безветрие. Думаю, он найдет Виона и здесь. Мы, оба нэрриха, спустимся вниз, и без оружия, это важно. Вы надежно запрете нас. Вот что помните: до рассвета, что бы и кто бы ни кричал, вы не откроете люка. Сами будете тут сидеть и слушать, брат Иларио дословно запишет сказанное мною и Басом. После рассвета доставайте нас, тащите на воздух. Сперва меня. Мы будем вроде как дохлые, но это неопасно. Если всё же первым очнется Вион, спросите его, сколько звезд на небе. Вион, скажи нынешнее их число!

– Четыре, – настороженно выдохнул ученик, глядя в каменный свод низкого потолка. – Я запомнил и так скажу.

– Именно. Ты – запомнил, он – нет… Надеюсь, я всё делаю верно.

Кортэ снял оружие, пояс, стащил башмаки. Сам заправил две лампады и стал спускаться вниз. Дождался Виона, проследил, как убирают лестницу, велел накрыть люк ковром, на который он сам нашептал тишину: так, скорее всего, удастся скрыть от Баса присутствие посторонних.

– Если я не прав, я дурнейший из дураков, – скривился Кортэ. – Как упадет тишина, вы уж не разговаривайте. Не к чему сообщать о себе Басу.

Король глядел вниз, на бледное пятно лица сына тумана, и ощущал постыдный страх. Он веровал в Мастера, полагая и врагов его, искусителей рода людского, вовсе не выдумкой. Он до последнего боролся бы с заговором людей, но, осознав в происходящем нечеловеческое, готов был опустить руки. С нечистым следует воевать не армии, но патору! Дело короны – мирская власть. Пусть иные сражаются с неведомым. Бертран ежился от озноба – и презирал себя за малодушие… Ощущал все острее пустоту за правым плечом. Верный пес теперь ухмылялся бы, жрал полусырую баранину, точил саблю, задирал багряных, хвалился успехом у портовых девиц. Делал все, что угодно – но спасал хозяина даже от невысказанных вслух страхов. Вот уж кому безразличны природа врага, смерть и самое жуткое загробье.