РВ, не вызывало галлюцинаций. Фальк говорит: “Кроме всего прочего, галлюциногенные средства вызывают видения; шаманы употребляют их для посещения сферы предков или богов. Но нет ничего шаманского или визионерского ни в ранних ведийских текстах, ни в древних иранских”. Боги РВ, как известно, пребывали на небе, а в высшей его части находились “отцы” — умершие предки, возглавляемые царем мертвых Ямой. Именно к ним и воспаряли поэты под влиянием выпитого Сомы. Вот как об этом сказано в IX, 113, в стихе 8: “(Там,) где царь — сын Вивасвата, / Где замкнутое место неба, / Где те юные воды, — / Там сделай меня бессмертным” (сын Вивасвата — sc. Яма); или в стихе 10: “(Там,) где желания и страсти, / Где высшее место солнца, / Где пища для умерших и насыщение, -/ Там сделай меня бессмертным!” А в VIII, 48, 3 сказано: “Мы выпили Сому, мы стали бессмертными, / Мы пришли к свету, мы нашли богов”. Соки Сомы, судя по гимну X, 119, как раз и давали ощущение полета высоко в небо — ср. стих. 2: “Как ветры буйные, / Понесли меня вверх выпитые (соки Сомы) — / Не напился ли я Сомы?”, или стих 3: “Понесли меня вверх выпитые (соки Сомы), / Как быстрые кони — колесницу, — / Не напился ли я Сомы?”. Еще раз упоминание о полете в связи с Сомой в РВ встречается в IX, 107, 20: “И днем, и ночью, о Сома, (я готов) / К дружбе с тобой, о бурый, у (твоего) вымени. / Над знойно палящим солнцем на ту сторону / Улетели мы, как птицы”. Здесь “вымя” (üdhan-) символизирует мистический источник Сомы на высшем небе. Наконец, в поздней части памятника есть гимн длинноволосому аскету X, 136, в котором описан полет по небу аскета, находящегося в экстатическом состоянии под влиянием напитка, который в стихе 7 называют ядом (visa-): “Возбужденные экстазом (букв. “состоянием аскета-муни”), / Мы оседлали ветры. / Только тела наши вы, / Смертные, видите перед собою” (стих 3); “Он летит по воздуху, / Глядя вниз на все формы” (стих 4). Во всех этих случаях речь идет о галлюцинациях, вызванных Сомой (в последнем случае неким напитком-ядом), удивительно напоминающих шаманский полет. Таким образом, по способности вызывать видения, в частности ощущения полета, Сома явно напоминает мухомор (а не эфедру), с которым его на основании гимнов РВ отождествить тем не менее не удается. Заслуживают внимания и те типологические сходства, которые существуют между Сомой как мифологизированным растением, перешедшим в рязряд элементов культуры, и грибами[513].

Подводя итог, можно сказать, что, судя по гимнам РВ, Сома был не только стимулирующим, но и галлюциногенным растением. Сказать что-либо более определенное трудно не только потому, что ни один из предлагаемых на роль Сомы кандидатов не удовлетворяет по всем параметрам, а соответствует описаниям Сомы в гимнах лишь частично, но, главным образом, и потому, что язык и стиль РВ как архаичного культового памятника, отражающего поэтические особенности “индоевропейской поэтической речи”, служат серьезным препятствием для идентификации Сомы. Ответа остается ждать от археологов: от их находок на территории северо-западной Индии, Афганистана и Пакистана (а не в далекой Средней Азии).

ПРИМЕЧАНИЯ

Содержание «Ригведы» очень во многих случаях оказывается непонятным или понятным лишь отчасти современному читателю-непрофессионалу (впрочем, то же можно сказать и о ведийском тексте в связи со специалистами-ведологами) — слишком велик разрыв во времени и в культурной традиции, слишком многое утрачено. Исследователи Вед, комментаторы и переводчики пытаются, если не ликвидировать, то, по крайней мере, сократить этот разрыв, и в этом направлении за полтора столетия достигнуты, бесспорно, очень значительные результаты. Тем не менее сравнение наиболее авторитетных (в частности, последних по времени) толкований «Ригведы» показывает, что расхождения между учеными в понимании очень многих мест (от отдельных форм, слов и фраз до крупных фрагментов текста, иногда вплоть до гимна) продолжают оставаться, а иногда они даже умножаются. Причины этих расхождений понятны. Они связаны с трудностью понимания многих грамматических форм и конструкций, значения слов и выражений, с неясностью некоторых текстологических проблем (так, в ряде случаев предлагаются новые варианты членения слитного текста-самхита на отдельные слова, в результате чего меняется понимание соответствующего отрывка текста), со сложностью ритуальных, мифологических и даже бытовых реалий. Наконец, многое в содержании и форме гимнов ускользает от внимания читателя, если ему не раскрыта та магическая игра словом, которой так любили предаваться ведийские поэты и ради воздействия на богов и иногда ради чистой, бескорыстной игры словом. Но и помимо этой игры словом, ведущейся по твердым, но остающимся в тайне правилам, существует глубокий эзотерический пласт, который был доступен только посвященным и, следовательно, оставался скрытым для рядового ведийского ария. Не случайно, что «Ригведа» стала предметом комментаторских спекуляций очень рано, и между Брахманами, одним из ранних периодов ведийской экзегезы, и самым знаменитым из индийских комментаторов «Ригведы» Саяной (XIV в.) лежит огромный по длительности период толкования и осмысления гимнов. Европейско-американская традиция изучения и перевода Вед с самого начала не мыслила возможности передачи текста «Ригведы» без подробного, весьма специализированного и многопланового комментария. Любой перевод «Ригведы» (кроме самых популярных и полностью безответственных) нуждается как в своем абсолютно необходимом продолжении в таком комментарии.

Естественно, что и здесь, в связи с первым полным переводом «Ригведы» на русский язык, комментарии необходимы — тем более, что возникают дополнительные проблемы, связанные с переводом именно на русский язык и с тем, что этот последний по времени перевод должен учесть те новые точки зрения и толкования, которые появились за последние десятилетия и еще не были учтены в переводах памятника на другие языки. В следующих далее комментариях приводятся варианты перевода, буквальные значения форм, слов и выражений, спорные случаи членения текста, мифологические, ритуальные, бытовые, исторические реалии и т. п. Особое значение придается тем отличиям, которые есть в предлагаемом переводе по сравнению с полным немецким переводом К. Гельднера и частичным французским переводом Л. Рену (далее обозначаются как: Гельднер, Рену). В ряде случаев приводятся варианты переводов или толкований как крупнейших авторитетов старых времен (А. Людвиг[514], Г. Ольденберг и др.), так и новейших исследователей. Последним уделено особое внимание, поскольку результаты и к исследований не вошли в библиографию работ по ведийской филологии, использованных Рену, и не отражены в его переводах. При составлении комментариев известной точкой отсчета был фундаментальный текстологический компендиум Г. Ольденберга[515]. Не раз