расставляя тысячи маленьких светильников. Танюшкин не сразу вспомнил, что сегодня тот самый Дивали, праздник огней, из-за которого им пришлось ехать поездом.

В выверенных неторопливых движениях худеньких темных рук ему почудилось что-то знакомое, словно он уже когда-то видел этих молчаливых женщин и серьезных большеглазых детей и сам, опустившись на колени, осторожно ставил на теплые каменные плиты маленькие глиняные плошки с маслом.

Он откуда-то знал, их зажгут только к вечеру, но уже сейчас, даже прикрыв глаза, видел, как мерцают невидимым светом тысячи и тысячи кругляшков, а над каждым крохотным фитильком, похожим на куколку бабочки, дрожит в предвкушении темноты полуденное марево.

И точно так же внутри у него, словно он сам был незажженным светильником, разливалось маслом горячее радостное чувство праздника. Танюшкин не мог дождаться вечера и мучился от того, что ждать еще долго.

Его охватило страшное нетерпение. Время тянулось бесконечно медленно, и он перестал смотреть на часы. Побрел вдоль берега, не замечая ничего вокруг. Шел долго, сам не зная куда. А потом его случайно задели плечом, и Слава вздрогнул – он и не заметил, как зашло солнце.

Темнота обрушилась на город, перекрашивая камни домов в черное и сминая острые пики храмов, но Варанаси распахнул желтые огненные глаза, и тьма отпрянула. Танюшкин задохнулся от восторга.

Варанаси пылал!

Вокруг, куда ни кинешь взгляд, горели бесчисленные светильники, оплетая город огненной сетью фантастических фигур. Их зарево отразилось в небе, стирая с него выцветшие дорожки созвездий, высветило ломаные линии фасадов и рвущиеся вверх купола храмов, вспыхнуло живым пламенем в обсидиановых водах Ганги. В следующий миг у Танюшкина перехватило дыхание. Он внезапно осознал то, во что невозможно было поверить.

Варанаси пристально смотрел на заполнивших его улицы людей!

Неизвестно почему, но Слава не сомневался, что среди сотен тысяч паломников город видит и его, чужака, застывшего на ступенях гхата. Он замер от этой жутковатой мысли, но уже в следующую секунду тревога ушла. Он ощутил, как Варанаси, древний, непостижимый, потянулся ему навстречу, принимая, делясь памятью живущего в нем священного огня и щедро даря ощущение жаркой силы.

Тоска отступила. Огонь города легонько коснулся его груди, щекотной волной пробежал по позвоночнику, разгораясь в солнечном сплетении. Счастливый, хмельной от радости, Танюшкин шагнул вперед и растворился в жаркой шумной толчее индусов. Встречные улыбались ему, и он, забыв о своей беде, улыбался им в ответ.

Вот он какой, Дивали, праздник огней!

В вечернем воздухе плыли одуряющие запахи благовоний. Призывно рокотали над гхатами барабаны, и сотни тысяч рыжих бабочек танцевали над желтыми кругами глиняных плошек. Когда Слава проходил мимо, прозрачные жаркие крылья тянулись к нему, будто ожидая, что он подставит ладони и позволит им взлететь.

Вдали, за черными крышами домов, пылал тысячелетний огонь гхата Маникарника. Танюшкин снова ощутил его жуткий чарующий зов и остановился в смятении. Однако сзади накатила веселая гомонящая толпа, стиснула ребра и понесла в другую сторону.

Там, на Главном гхате, жарко горели семиярусные медные лампы в руках строгих юных браминов, пахло камфарой и дрожали над Гангой трубные звуки раковины шанкха.

Еще издали он заметил огромную фигуру на крыше одного из зданий. Нелепое жутковатое чучело из картона раскачивалась в воздухе, угрожая обрушиться на задравших головы зрителей.

– Ракшас! – охотно и весело пояснил ему стоявший рядом молодой индус, заметив удивление Танюшкина. – Злой демон!

И вдруг посреди разгоряченной потной толпы в лицо дохнуло сыростью и смрадной плесенью, будто из ледяного погреба. Танюшкин поежился и увидел, как тревожно заплясали тени от факелов, кривляясь и ломая стиснутое зданиями узкое пространство.

Огни города, словно почувствовав неладное, тревожно мигнули и тут же полыхнули с новой силой, разгораясь все ярче. Что это было?

Танюшкин огляделся по сторонам, рассчитывая получить ответ на этот вопрос, и оторопел. Люди вокруг него ничего не почувствовали. Они по-прежнему смеялись и с любопытством смотрели вверх, будто ждали, когда начнется представление.

– Господи! – совсем рядом произнес по-русски чей-то слабый голос. – Бродящий в ночи!

Танюшкин дернулся, завертел головой, стараясь обнаружить соотечественника. Никого! Вокруг только смуглые лица индусов. Неужели померещилось? С третьей попытки его взгляд наткнулся на до невозможности худого, бритого наголо оборванца.

Тот стоял в двух шагах от Танюшкина и, как и все остальные, не сводил глаз с фигуры ракшаса на стене. При этом непритворная гримаса ужаса на изможденном темном лице выглядела особенно странно среди всеобщего веселья.

Будто почувствовав его жадный интерес, оборванец обернулся и взглянул Танюшкину в лицо. Смотрел несколько секунд, не мигая, словно стараясь запомнить. Глаза у него были без ресниц, яркие, светлые, будто граненые, каких никогда не встретишь среди индусов.

Слава смутился и перевел взгляд на ракшаса. Мысленно пожал плечами, не понимая, что могло испугать странного человека, – всего лишь картонное чучело! Когда он снова рискнул посмотреть в сторону оборванца, того рядом не оказалось.

Танюшкин почесал затылок и собирался продолжить путь, но тут его взгляд выхватил в толпе светлые волосы Марианны. Рядом с ней шел Кирилл. «Да, – горько подумал он, – они времени зря не теряют». Настроение сразу испортилось, он резко развернулся и побрел в обратном направлении, боясь только одного – что она его заметит.

Внезапный рев толпы заставил Танюшкина обернуться. Картонный демон медленно падал на головы случайных зрителей, люди ломились кто куда.

Так ведь подавят к чертям собачьим!

Его худшие подозрения оправдались. Началась давка. Людской водоворот бурлил, затягивая в себя все новые и новые жертвы.

Он помертвел, заметив, как неистово орущая толпа подхватила Марианну с Кириллом и разбросала в разные стороны. Красавчик исчез за чужими спинами, а девушку оттеснили к стене. В неверном желтом свете мелькало ее искаженное ужасом лицо.

– Sorry! Извиняюсь! Дайте пройти!

Он пытался протиснуться к ней и натыкался на пустые взгляды, в черном стекле которых плясали отражения безумных огней. Никто не уступал дорогу. Толпа упруго и угрожающе колыхалась, повсюду раздавались женские крики, истошно вопили дети. Дорога была каждая секунда! – Sorry!

Он со всего размаху, словно ныряя в воду, бросился вперед и изо всех сил заработал локтями. На лице, точно приклеенная, застыла жалкая извиняющаяся улыбка. Ему удалось сходу проскочить с полсотни метров, но затем везение кончилось.

До Марианны оставалось с десяток шагов, но в этом месте толпа сомкнулась живым существом, ощетинилась частоколом тел. Он надавил плечом – бесполезно.

– Sorry! Извиняюсь! Пожалуйста, дайте пройти! – напрасно повторял Танюшкин.

Его никто не слушал. Впереди у стены пронзительно вскрикнула женщина. И тогда он отчаянно всем своим существом потянулся к разлитому в воздухе огню города. Судорожно вдохнул его, чувствуя, как жаркая сила поднимается по ногам. Вдох – и она бешено рвется вверх по позвоночнику, к самой макушке. Выдох – и жар бежит по рукам, обжигая ладони и кончики пальцев.

А