человека, – с очевидной грустью в голосе произнес Лехоев.

«Вот и все, – подумал Гуров. – Наконец-то сошлось».

– Как ее имя, Валерий Георгиевич?

– Рая. Раиса. Знаете ли, я должен объяснить, – промямлил Лехоев и поправил очки. – Теперь я понял.

– Слушаю вас очень внимательно.

– Я тружусь в Третьяковской галерее более двадцати лет. Мне шестьдесят один год. До этого я часто по разным причинам менял работу. Иногда не мог ужиться с кем-то в коллективе, но бывало и такое, что мне просто хотелось перемен. Был женат, есть дети, которые уже выросли. После развода оказался здесь. – Он кивнул в сторону Третьяковки. – В общем, вел абсолютно скучную жизнь, уделял все время работе. С Раисой познакомился тоже там. Она уборщица. Проходил мимо нее сто раз. Мы здоровались, потом стали перебрасываться ничего не значащими фразами. Я понял, что она мне нравится, стал ухаживать за ней. Раиса не возражала. Выяснилось, что раньше ее жизнь была иной, она провела несколько лет за границей. Но обстоятельства заставили ее вернуться на родину и начать все с самого начала. Я пожалел эту женщину. Нет, вы не подумайте, что я ею воспользовался! Упаси боже, я не мог даже и думать о таком! Но когда она назвала сумму, которую каждый месяц отдавала за съем квартиры, я схватился за сердце и сразу же предложил ей переехать ко мне. Она расплакалась, но согласилась не сразу. Я подумал, что гордость не дает ей сил признаться в проблемах. Но на то я и мужчина, чтобы помочь любимой женщине.

– Вы съехались, я понял. Что было дальше? – поторопил его Гуров.

– Не сразу, но она рассказала мне о своем трудном прошлом. Что-то мне подсказывает, что вся эта история с телефонным номером – эхо, которое ее напугало.

– Что же она вам рассказала о своем прошлом, Валерий Георгиевич?

– Многое. – Лехоев уклонился от подробного ответа. – Послушайте, здесь прохладно, вам так не кажется?

Они сидели на солнце. Погоду нельзя было назвать прохладной при всем желании. Но реставратор чувствовал себя неуютно. Он поднял ворот свитера до самого подбородка.

«Это не холод, а нервы, – догадался Гуров. – Катя или как там ее и по тебе основательно проехалась, а я, кажется, разбередил старые раны. Ну, извини, не мог иначе».

Но Лехоев уже забыл о том, что примерзал к скамье, и проговорил:

– Рая боялась вспоминать то время, но я разговорил ее и убедил в том, что держать в себе зло нельзя. Оно отравляет. Не подумайте, что я из тех, кто все знает лучше. Вовсе нет. Я ее понял. Пропустил через себя ее боль. Невыносимо. Тогда, до переезда в Италию, она случайно узнала о том, что ее знакомый со своими приятелями занимается криминалом. Руководил бандой некий авторитет, который положил на нее глаз и не отпускал от себя несколько лет. Она сбегала от него, но он каждый раз находил ее, запугивал, унижал, а потом дарил ей дорогие подарки. Фактически она жила в аду. Спасло ее только то, что банду повязали, но Рая опасалась, что это не финал. Кому-то из этих негодяев дали совсем маленький срок, и Рая боялась, что он о ней вспомнит. Она сбежала из страны в Италию, даже вышла там замуж. С мужем не срослось, он тоже оказался тираном. После развода она вернулась в Москву с твердым намерением начать нормальную жизнь. Говорила, что хочет перестать бояться. Если бандиты ее найдут, то их встретит не запуганная женщина, а человек, который сможет за себя постоять. Понимаете, я верил ей и верю до сих пор.

– Вы говорите о посттравматическом синдроме?

– Именно. Что же касается моего номера, то здесь все очень тривиально. Рая зачем-то вынула из своего телефона сим-карту, и та вдруг испарилась. Вот только что была перед глазами, а теперь ее нет. У меня телефон на две, но одной из них я не пользуюсь. Даже не знаю, зачем приобрел ее. Вот эту симку я ей и отдал. Теперь я понимаю, что Рая все-таки не избавилась от страха, а только играла роль сильной женщины. Она, наверное, хотела отомстить, каким-то образом нашла этого главаря и приехала к нему. Постойте-ка, да я даже помню, когда это было.

– И когда же?

– В конце июля. Мы съехались в апреле этого года, но до тех пор Рая не упоминала о том, что у нее есть подруги, никогда о них ничего не рассказывала. Я тоже не интересовался. Решил, что тема прошлого для нее во всех смыслах неприятная. Но в конце июля она внезапно взяла несколько дней за свой счет и уехала. Сказала, что к подружке, в Питер. Мол, давно не виделись, надо бы встретиться. Привезла мне оттуда новую оправу для очков. Правда, это меня немного удивило.

– Что именно?

– Зачем нужно было везти оправу из другого города, когда в оптике, соседней с нашим домом, я видел точно такую же? Право, это выглядело очень странным. Но все-таки подарок, забота, понимаете? Отругал я себя за меркантильность, вставил стекла и вот ношу до сих пор. – Он снял с переносицы очки и показал их Гурову.

– А чека не было? – осведомился тот.

– Какой чек, о чем вы? – обиделся Лехоев. – Это же подарок.

– Конечно, – сказал сыщик. – Но если вещь дорогая, то чек все-таки стоит сохранить.

– Оправа дорогая, да. Но о чеке я даже не подумал.

– Как долго она пробыла в отъезде?

– Не помню точно. Дней пять. Господи, я понял. Не было никакого Питера. Она решилась навестить того человека, оставила ему свой номер телефона, – едва слышно произнес Лехоев. – Смело с ее стороны. Значит, не было никакой подруги в Питере. Надо же!..

– Тот человек уже никак не сможет ей навредить, – проговорил Гуров. – На днях его не стало.

Валерий Георгиевич выпрямился, набрал в легкие воздух и задержал дыхание.

– Господи! – выдохнул он. – Если все, о чем говорила Рая, правда, то теперь это закончилось. Стойте-ка, а она знает? – Он с такой надеждой посмотрел на сыщика, что тот с трудом выдержал его взгляд.

– Она знает, – сказал Лев Иванович. – Могу я вас попросить кое о чем, Валерий Георгиевич?

– Все, что угодно, – расчувствовался Лехоев. – Вы принесли мне прекрасные новости. Я вам должен.

– Ничего вы мне не должны, – заявил Гуров и поморщился. – Отставить, господин реставратор!

Лехоев улыбнулся. Шутку он оценил.

– Так что за просьба?

– Раисе о нашем разговоре ни слова.

– Как это? – с удивлением спросил Лехоев.

– Верьте мне, – подчеркнуто серьезно сказал полковник.

– Но она же ни в чем не виновата.