только такому писателю-самоучке, как Мартинсон, могла придти в голову идея о создании эпической научно-фантастической поэмы. Академически образованные поэты неохотно сочетают высокое с низким. Как бы то ни было, «Аниара» стала частью богатой шведской традиции научной фантастики – об этом пишет литературовед Йерри Мэттаа в книге «Лето с ракетой: Шведская научная фантастика 1950–1968 годов».

Мартинсон был дерзок. Но это не уберегло «Аниару» от беспощадного воздействия времени. И прежде всего стоит упомянуть виталистический взгляд на женскую природу: именно из-за него эта космическая сага выглядит словно покрытой слоем пыли. Женщины в «Аниаре» – за одним исключением – предстают идеализированным полом; они – воплощение красоты, мечтательности, загадочности. Женщины – обладательницы лона, матки, груди, но не более того. Они олицетворяют собой ту животворящую материю, которая должна излечить пороки современной цивилизации. Женщина противопоставляется мужчине, тело – машине, чувство – инструментальному разуму. (Исключением является Изагель, женщина-пилот; образ, за который мы должны быть благодарны автору, хотя и эта героиня по-своему идеализирована как воплощение холодного рассудка.) Подобный взгляд обусловлен временем; своими корнями он уходит в 1930-е годы и уже мало кого может удивить. Он многократно описан историками литературы, например Эббой Витт-Браттстрём. Женщина – это выход, путь к свободе, дорога домой. Возьмем, к примеру, такой фрагмент из поэмы, в котором помпезность рождает в лучшем случае комический эффект:

– Впусти, впусти меня в свои объятья,

там ясной и холодной смерти нет!

Живут долины Дорис в залах Мимы,

долины лоном Дейзи заменимы.

Забудем мы, вжимая тело в тело,

что Аниарой бездна завладела[81].

Книга Мартинсона отмечена влиянием своего времени и в том, что касается машины. В модернистской литературе машина часто связывается со смертью. В этом нет ничего странного, поскольку модернизм в изрядной степени подпитывался культурным пессимизмом и враждебностью к технике. Смерть-и-машина – один из постоянных мотивов в культуре начиная с конца XIX века. Вальтер Ратенау в 1898 году написал блестящий абсурдистский роман о полностью автоматизированной процедуре похорон, «Компания „Воскрешение“» («Die Resurrection Co.»). Всё работает по принципу конвейера, без посредничества человека. Когда же выясняется, что один человек был похоронен заживо, похоронное бюро решает установить телефоны во всех могилах. Вскоре устанавливается оживленное подземное общение. Никто не может найти этому объяснение. Все ведь определенно мертвы. И тем не менее по ночам телефонные провода поют.

Классическим примером является также рассказ Кафки «В исправительной колонии» (1919), в котором хитроумный пишущий аппарат оказывается дьявольской машиной смерти. Или вспомним роман Томаса Манна «Волшебная гора» (1924), главный герой которого осознает свою смертность, позволив просветить рентгеновскими лучами свою руку и увидев, как скелет проявляется сквозь тонкую тень живой плоти.

Список можно продолжить. Однако и так уже видно, что «Аниара» полностью вписывается в эту традицию. «Аниара» – ее чистое воплощение. Стоит лишь увеличить в несколько тысяч раз образ машины у Кафки – и мы получим вдохновленный технологиями апокалиптический эпос Мартинсона. В произведениях Ратенау, Кафки и Манна мы имеем дело с комплексом образов, дающим нам ключ к пониманию того мира, который они изображают, – мира, пребывающего в стадии бурной трансформации.

Однако у Мартинсона образ нового мира – мира машины – полностью замещает реальность. Земли больше не существует. После уничтожения остается только метафора уничтожения: машина, голдондер «Аниара», могильник человечества. Вот как это описывается в грандиозном финале поэмы:

Вот он плывет, огромный саркофаг

по морю пустоты, где свет ослеп

в безмолвной тьме и где прозрачный мрак

накрыл стеклянным колпаком наш склеп[82].

В поэме Мартинсона машина становится частью мифа о человеке. Известно, как высоко Мартинсон ценил таких писателей, как Элиот и Пруст; мы также знаем, какое важное место занимал миф в их творчестве – как и в творчестве многих других модернистов. Вспомним Джойса – или Эйвинда Юнсона. В их произведениях миф выполняет структурообразующую функцию. Он служит своего рода исторической эхо-камерой. Эти писатели пытаются осознать модернизацию общества и сделать новое понятным.

Но Мартинсон идет дальше. Для него миф – это не просто средство, это цель. «Аниара» – чистой воды попытка создать новый миф. Потому что Мартинсон хочет не просто рассказать историю о человеческих поступках, он стремится рассказать историю, которая представляет собой модель, объясняющую человеческие законы.

Если присмотреться как следует, легко увидеть, что критика цивилизации Мартинсона в меньшей степени основана на том, что человек делает, и в гораздо большей – на том, кем он является. И хотя писатель разграничивает поступки человека и его сущность, одно нередко сливается с другим – на это указывает Кьелл Эспмарк. Он пишет:

То, что трезвый анализ определяет как социальный дисбаланс, в темном свете уныния легко превращается в «человеческую вину». То, что можно исцелить, в этом свете легко представляется неисцелимым. Так проблема обуздания разрушительных сил нашей цивилизации оборачивается отчаянием: «Защиты лишь от человека нет».

Защиты от человека нет. В таком случае, никакие социальные преобразования не способны изменить ситуацию в мире. Прогресс невозможен, никакие перемены невозможны. Стоит ли упрекать Мартинсона за такую позицию? Наверное, нет. Хотя, если смотреть с чисто художественной точки зрения, легко заметить, что стремление создать миф, объясняющий всё о человеке, часто стоит на пути художественной образности. Писателям, имеющим более полное представление о взаимоотношении между техникой и человеком, как правило, удается создать гораздо более сложное и неоднозначное описание современного мира, чем то, что мы находим в «Аниаре».

3

Однако есть в «Аниаре» один образ, делающий книгу современной и сегодня, по ту сторону добра и зла. Я имею в виду Миму – современную вариацию Мартинсона на старую тему искусственного разума. Мима – мыслящая, чувствующая и говорящая машина. Она – а из текста явственно следует, что данный прибор именно женского рода – мозг «Аниары». Она собирает и обрабатывает информацию, на основе которой создает виртуальную реальность, проецируемую на экран. Все пассажиры корабля собираются вокруг Мимы, пока она ловит с помощью своих сверхчеловеческих поисковых инструментов информацию в космосе.

Корабль «Аниара» – словно троянский конь, заполненный таинственными футуристическими фантазиями. Мима – воплощение мечты Мартинсона о машине с особенными возможностями восприятия. Она может не только видеть и слышать, но и воспроизводить запахи. Мима, таким образом, продукт эстетической технологии. Благодаря своим сверхчеловеческим органам чувств, она передает знания о мирах, находящихся за пределами космического корабля, и это помогает переселенцам, поскольку виртуальная реальность несет в себе обещание будущего. Однако подобные фантастические