Войдя в спальню по просьбе мастера Риджуэя полчаса спустя, Бреандан замер от изумления, увидев там Аморе. Он еще слышал, как цирюльник запер дверь, чтобы им никто не мешал, но забыл этому удивиться.

Ее лицо светилось радостью и вместе с тем выдавало робкую неуверенность, а вовсе не высокомерие и насмешку, чего он так боялся. Он испытал огромное счастье, расплылся в широкой улыбке и забыл о своих недавних чувствах. Быстро подойдя к ней, он заключил ее в своих объятиях. Их губы слились в поцелуе. Сгорая от нетерпения, он прижал ее к стене.

Ален, оставшись у двери следить, чтобы никто из обитателей дома не подошел к его спальне, услышал знакомые звуки и широко улыбнулся. Только когда все снова стихло, он оставил свой пост и вернулся в операционную.

Иеремия быстро догадался, что его друг покрывает влюбленных. Уже одно то, что Аморе приходила в цирюльню и не исповедалась, как обычно, свидетельствовало о тайных грехах, которые она пыталась скрыть от своего духовника. Но такому опытному наблюдателю, как Иеремия, и без того не сложно было заметить, что эти двое влюблены друг в друга. Однако он медлил и не говорил об этом с леди Сент-Клер. Иезуит не сомневался в том, что вся вина всецело лежит на ней. Бреандана он не мог и не хотел упрекать. Как же бедному парню было бороться с таким искушением? Однако было бессмысленно запрещать эту греховную, даже опасную, связь. Они все равно бы нашли возможность встречаться, он не мог им помешать. Тогда уж лучше пусть видятся в доме Алена, где нет чужих глаз, чем в какой-нибудь гостинице, где леди Сент-Клер могут узнать. Кроме того, к своему огорчению, Иеремия должен был признать, что, судя по всему, их чувства сильны — такого он в Аморе никогда не замечал. Все это очень беспокоило его, ведь ему было ясно — у этого романа нет будущего.

Когда открылась входная дверь, в операционную ворвался холодный ветер. Ален оторвался от своих инструментов, которые чистил вместе с Джоном, и задержал дыхание, увидев в дверном проеме полную фигуру Гвинет Блаундель. В нем поднялось желание и одновременно обида, так как аптекарша не появлялась уже больше двух недель. И это именно сейчас, когда его мысли благодаря Бреандану и леди Сент-Клер еще чаще, чем обычно, вертелись вокруг страстных свиданий, а надвигающаяся зима закутала всех женщин округи в плотные плащи и накидки. Ален уже подумывал, не наведаться ли ему к какой-нибудь доступной особе, но боялся подцепить болезнь.

Гвинет кивнула ему, он подошел к ней в нетерпении. Однако выражение ее лица не обещало быстрого исполнения его желаний.

— Что-нибудь случилось? — нетерпеливо спросил он.

— Какое-то время мы не сможем видеться, — серьезно ответила Гвинет.

— Неужели мастер Блаундель что-то подозревает?

— Да. Наверно, кто-то из соседей что-нибудь наплел ему, он не спускает с меня глаз. Было очень рискованно с моей стороны идти сюда, но я должна была тебе это сказать.

— Ну надо же, — пробормотал Ален. — Ты уверена, что это и в самом деле необходимо? Мы могли бы быть осторожнее.

— Боюсь, у нас нет выбора — отныне мы должны избегать друг друга. Мой муж неповоротливый человек, но если уж у него появилось подозрение, то он не отстанет. Мне очень жаль, Ален. Я и так слишком задержалась.

Расстроенный, он смотрел, как она, не оборачиваясь, шла к выходу. Открыв дверь, Гвинет остановилась, и Ален уже понадеялся, что она передумала. Но аптекарша сказала:

— Мастер Риджуэй? Да, это его цирюльня.

Кто-то говорил с ней с улицы, Ален не видел кто.

— Я передам, — сказала Гвинет незнакомцу и вернулась в операционную. — Вот, тебе записка.

С удивлением Ален взял сложенный лист бумаги. Рукой Иеремии на нем было написано: «Немедленно приходите. Мне нужна ваша помощь».

— Кто это принес? — спросил Ален.

— Слуга в ливрее, — пожала плечами Гвинет. — Он не назвал имени.

— Вероятно, острый случай. Я иду.

Ален попытался обнять и поцеловать Гвинет на прощание, но она проворно увернулась.

— Не осложняй мне жизнь! — почти раздраженно воскликнула она и быстро ушла.

Укладывая инструменты и давая указания подмастерью, Ален пытался избавиться от чувства горечи. Затем поднялся к комнате Иеремии, постучал и вошел.

За столом над книгой сидела леди Сент-Клер, пришедшая полчаса назад. Ей пришлось коротать время за чтением, поскольку она не сообщала о своих визитах заранее и случалось, как сегодня, что дома не оказывалось ни Иеремии, ни Бреандана.

— Я безутешен, мадам, но вынужден оставить вас в одиночестве, — объяснил Ален. — Я только что получил записку от патера Блэкшо, который находится у судьи Трелонея. Он просит меня немедленно прийти.

— Неужели новое покушение?

— Не думаю. Об этом он бы, несомненно, написал. Но как бы то ни было, мне нужно идти. Может быть, заболел кто-нибудь из слуг. Бреандан скоро должен вернуться. Вам не придется ждать слишком долго.

Ален хотел идти, но Аморе окликнула его. Улыбаясь, она подошла к нему, обняла и поцеловала в щеку.

— Благодарю вас за понимание и помощь, — тепло сказала она. — Вы просто чудо.

Ален вышел из дома с хорошим чувством, ему уже было не так горько после отказа Гвинет. Идя по шумной Патерностер-роу, закутавшись в теплое пальто, он с улыбкой рисовал себе в мельчайших подробностях свидание с леди Сент-Клер.

Был День святой Люсии, стояла мрачная декабрьская погода. Темные серые облака, сквозь которые не могли пробиться лучи тусклого зимнего солнца, громоздились на небе. То и дело моросил слабый, но неприятный дождь. До сумерек было еще далеко, но с близкой Темзы поднимался сырой туман, окутывавший все вокруг. Он смешивался с чадом мыловарен и красилен в густую угольную мглу, так что порой почти не было видно, куда ступать. Ален вдруг вспомнил, что в спешке забыл взять фонарь. Улицы освещались плохо, так как лишь немногие горожане подчинялись решениям городского совета и вешали перед домом светильники. Пока еще туман позволял разбирать дорогу, но скоро настанут сумерки. А одинокому невооруженному путнику небезопасно бродить ночью по лондонским улицам.

Ален не мог понять почему, но вдруг им овладело тревожное чувство, вытеснившее его сладкие мечтания. Несмотря на теплое шерстяное пальто, он почувствовал озноб. Нежные объятия из его фантазий растаяли от протрезвившей неприятной действительности.

Перед ним вырос каменный массив ворот Ладгейт. Проходя через ворота, Ален чувствовал, будто его поглощает мрачная бездна. Это ощущение не покинуло его и когда он миновал ворота и пошел по мосту через Флит. Невольно он ускорил шаги, чтобы как можно скорее добраться до дома судьи на Ченсери-лейн.

На Флит-стрит царила невероятная сутолока. Каждый старался вернуться в теплый дом до наступления темноты. Тяжело груженые телеги беспардонно прокладывали себе дорогу, оттесняя на обочину даже экипажи знати. Извозчики ругались до бесконечности и по полчаса задерживали все движение. Судя по всему, только что началась перебранка из-за того, кому ехать первым, — толпа гудела, бранилась и не могла двинуться ни взад, ни вперед. Чтобы обойти затор, Ален решил свернуть вправо на Шу-лейн. Обычно толпа не пугала Алена — рост позволял ему наблюдать за ней свысока, но сегодня его подгоняла неясная потребность держаться подальше от прохожих.