волной. Мечась, пытаюсь подняться с койки и отправиться на поиски другого врача: пусть осмотрят меня ещё раз, пусть сделают УЗИ. Это чудовищная ошибка. Неправда! Я же недавно была здоровой, меня же прокапали, когда лежала на поддержке. Угрозы не было!

Оторвав голову от подушки на несколько сантиметров, обессиленно падаю обратно. Слёзы длинными ручьями стекают по щекам, но мне плевать на них, как и на тупую боль, отзывающуюся в левой руке, полностью зафиксированной плотными повязками: начиная от плеча и заканчивая кончиками пальцев.

— Наталья, успокойтесь, пожалуйста. Вам лучше не двигаться сейчас, — пытается вразумить врач.

Хочется рвать и метать, но даже это мне не под силу. И от своей беспомощности невыносимо больно. Сердце рвётся на ошмётки, убивая во мне любую надежду, что всё это не здесь и не со мной, что всё — ночной кошмар, который обязательно закончится, стоит только проснуться.

Врач незаметно покидает палату, а на смену ей появляется медсестра. Она проводит непонятные манипуляции возле штатива с капельницей, но я даже не вижу этого — глаза жжёт не слезами, а настоящей кислотой. Мой всхлип отдаёт эхом где-то в виски. Раньше я не знала, каково это умирать. Сейчас отчётливо ощущаю каждую умирающую внутри клетку.

— Наташа, всё будет хорошо. Главное, что ты жива, — голос мужа баюкает как колыбельная, а лёгкие прикосновения рук к моему лицу приносят успокоения.

Клонит в сон. Веки наливаются свинцом, и я закрываю глаза, не имея сил противиться неизбежному. Похоже, меня решили накачать снотворным. И где-то издали доносятся остатки разума: моя доченька умерла, я никогда не смогу её подержать на руках, никогда не услышу её плач. Значит, ничего хорошего уже больше не будет.

Глава 20

Радмир

— А маму скоро выпишут? — спрашивает Лиза, когда мы идём по больничному коридору.

— Не знаю, Заяц. Мама ещё до конца не выздоровела.

— А она сильно болеет? — продолжает свой допрос маленькая Холмс.

Меня звездец как бесят эти вопросы и не потому, что я не имею на них ответов. Каждый тревожный взгляд маленькой девочки, каждое её "почему" напоминают о моих ошибках. Всё, что случилось, — только моя вина. И смерть нерожденной дочки отныне будет моим крестом до конца жизни. Ненавижу себя за это и с ума схожу от собственных мыслей, что душу наизнанку выворачивают. Не прошло ни часа, чтобы я об этом не думал. И хрен знает, отболит ли когда-нибудь, отпустит ли.

— Вот сама и спросишь у мамы, — стараюсь улыбаться, но на зубах оскомина. Язык не поворачивается врать ребёнку. Хватило тех сказок, что сочинял для Наташи ради её же блага, конечно же.

Лиза замолкает и меня ненадолго отпускает ситуация ровно до тех пор, пока не равняемся с палатой. Охранник, узнав меня с первого взгляда, отступает в сторону. Опускаю ручку вниз, а дверь тяну на себя. Заяц первой входит палату и, увидев Наташу, бежит со всех ног.

Я даже смотреть не могу на их встречу — колбасит так, что хочется застрелиться и желательно сразу контрольным в голову. Пакет оставляю на тумбочке, а цветы ставлю в вазу, предварительно достав оттуда вчерашний букет. Наташа ничего не говорит по поводу цветов и я не знаю: нравятся ли они ей или плевать абсолютно. Мне просто хочется ей их дарить. Пожалуй, это самая малая радость, которую я могу принести любимой женщине.

— Мамочка, можно я останусь с тобой? — положив голову на кровать, Лиза льнёт к матери, обнимая её рукой за ноги.

— Принцесса моя, — отвечает Наташа, а я впервые за последние дни вижу её улыбку, — тебе здесь не понравится.

— Это почему же?

— Скажу тебе по секрету, — говорит шёпотом Наташа, — в больнице ужасная еда. Очень невкусная. И здесь совсем нет твоей любимой пиццы.

— Ну и что? У нас Радмир есть, он нам вкусненькое будет приносить.

— А ещё в больнице нужно соблюдать покой. Бегать и прыгать категорически нельзя.

— Я буду тихой, как мышка, мамочка. Обещаю. Ну, пожалуйста.

— Нет, Лиз. Тебе со мной, правда, нельзя, — дочка огорчённо вздыхает, отчего моё порванное в хлам сердце бьётся в очередных конвульсиях. — Малыш, не обижайся. Меня на следующей неделе выпишут и мы снова будем с тобой вместе.

Я подхожу ближе и, схватив стоящий в углу стул, присаживаюсь недалеко от девчонок. Наташа наконец-то отрывает взгляд от дочери и переключает его на меня.

— Привет, — фальшиво улыбаюсь, а она всего лишь кивает. В её глазах такой холод, но я не сдаюсь. — Тебя правда выпишут на следующей неделе?

— Правда, — отвечает Наташа, но уже её голова повёрнута в сторону Лизы и от этого жеста меня скручивает в сто раз хуже любого нокдауна.

Не хочет смотреть на меня?

Я настолько ей противен?

— Если нужно привезти какие-то вещи, то я могу смотаться домой — только скажи.

— Ничего не надо. У меня всё есть.

Киваю, хотя она этого и не видит. Ну да, всё есть у неё. Подружка каждый день ходит и приносит. А меня попросить, получается, западло. Ладно. Это я уж как-нибудь переживу, лишь бы только знать, что у неё действительно всё есть. С лечением и медикаментами проблем нет — это я точно знаю, потому что с первого дня, как Наташу госпитализировали, пообщался с главврачом и теперь, в случай чего, он лично звонит на мобильный.

В палату входит медсестра и, увидев нас с Лизой, просит ненадолго постоять за дверью, чтобы она могла выполнить необходимые процедуры согласно назначенного лечения. Естественно, мы выходим.

— Радик, когда медсестра закончит делать маме укол, ты заходи один, а я тут за дверью постою, — на полном серьёзе заявляет Заяц, смотря на меня большими карими глазами, точь-в-точь как у её матери.

— Не чуди, Заяц. Вместе пойдём.

— Ты такой большой, а совсем ничего не понимаешь. Вам с мамой поговорить нужно. Она обижена на тебя. Я видела, как она на тебя посмотрела, но при мне ничего не сказала.

— Лиз, не выдумывай. Мы же взрослые, сами разберёмся.

— Я не хочу, чтобы вы ругались. Я уже потеряла папу и больше никого не хочу терять.

— Не потеряешь, — говорю уверенным тоном, хотя сам уже давно не могу быть ни в чём уверенным.

Медсестра покидает палату и мы с мелкой возвращаемся к Наташе.

— Я музыку хочу послушать. Скучно стало, — Заяц демонстративно достаёт из своего рюкзака наушники и включает планшет.

Меня гордость берёт за девчонку. Мелкая, но мудрая не по годам. Вещи правильные говорит, которые не всегда взрослые понимают. И потому мне