одно мгновение и вот я уже крепко обнимаю любимую женщину, позволяя ей выплакаться.

Не тороплю. Просто обнимаю. Просто глажу рукой её спину.

На самом деле это нереально трудно — вот так стоять рядом и слушать её плач, который ломает мне хребет.

— От чего ты устала, милая? — шепчу ей на ухо.

— От жизни, — ответным шёпотом и я только успеваю прикинуть, как быстро смогу найти толкового психолога, как сквозь плачь доносится её запинающийся голос: — с тобой. Я не могу больше жить с тобой, Рад.

— Почему? Разлюбила?

Чувствую, как головой качает.

Моя футболка уже мокрая от её слёз, а ещё пропитана тем самым запахом, от которого мне крышу рвёт. Только сейчас это не возбуждение, а злость и желание всё ломать, крушить вдребезги.

Хрен знает, как держусь.

Наташа вдруг отрывает лицо от моей груди и в глаза заглядывает пристально.

Жду, когда она уберёт со лба прилипшую прядь волос и небрежно заправит её за ухо.

— Это не любовь. Это проклятие. Я больше так не могу, Радмир. Рядом с тобой всё время хожу по грани. Парю на краю пропасти. И я падала туда, уже дважды. Больше не хочу. Я нужна дочери. Кто, если не я, даст ей будущее? Лиза такая ещё маленькая, она не сможет без меня — это точно.

— Милая, этого больше не повторится. Я обещаю тебе. Рядом буду. Всегда вместе. Тебе больше никто и никогда не причинит боль, — руками обхватываю овал её лица и пальцами трогаю скулы. — Я стану твоей каменной стеной. Верь мне, пожалуйста.

Головой качает. Верить не хочет.

Да млять, Наташа!..

Мужиков, которые не проявляли твёрдый характер, я всегда считал тряпками. Но так получается, что становлюсь тем самым дебилом, потому что опускаюсь перед женой на колени. За ноги её обхватываю крепко. Не хочу думать, как это выглядит со стороны. Да посрать мне на всё это. Главное, чтобы она рядом была, чтобы выбросила из головы дурацкие мысли уйти от меня.

— Наташа, я сдохну без тебя. Понимаешь? Не уходи. Дай нам ещё один шанс, — я сам чуть не плачу. Не помню, чтобы когда-либо раньше так сильно дрожал голос, как сейчас.

— Рад, поднимайся. Вставай. Пожалуйста.

Она и правда предпринимает попытки поднять меня, но не получается, естественно. В любом состоянии я буду сильнее её физически и если захочу, то поднимусь сам, но она не поднимет, шансы на нуле и никак иначе.

— Остаёшься? — задираю голову, чтобы встретиться с её покрасневшими глазами. Уверен, мои сейчас реально не краше.

Снова головой качает, отчего мне бьёт между лопаток чем-то тяжёлым и тупым.

— Отпусти меня, пожалуйста. Если любишь, то не ломай мне жизнь. Очень прошу тебя.

— Ты же говорила, что за мной хоть в самое пекло. Врала?

— Нет. Ошибалась. Как и ты, — вздыхает, — ты тоже обещал превратить мою жизнь в настоящую сказку.

— Я не отказываюсь от своих слов, Наташа.

— Спасибо, но нет. Не хочу никаких сказок. Жить хочу нормально, как и все люди.

— А что со мной ненормального? Сказал же, что тебе больше никто не сделает больно. Какого хера ты выёживаешься? — меня уже несёт, да и с колен поднялся. Теперь просто смотрю с высоты своего роста, засунув руки в карманы джинсов и перекатываясь с пятки на носок. — Всё дело в том мусоре, да? Он тебе мозги запудрил или что, мля, Наташа? Я не понимаю, почему в твоей башке вата вместо мозгов!

Звонко лупит ладонью по моей щеке.

А я ухмыляюсь.

Ну хоть какие-то эмоции вызвал. Как там говорят: “Бьёт — значит, любит”?

— Я хочу расстаться с тобой, потому что ты всегда будешь напоминать мне о смерти дочери. Я видеть тебя не могу, Радмир! Лучше бы ты не возвращался. Лучше бы я не знала, что ты живой. Переболела бы. Смогла смириться с потерей тебя. Смогла бы, слышишь? А со смертью дочери никогда не смирюсь. И это ты у меня её забрал! Ты и твои грязные делишки…

***

— Что, реально так и сказала? — округляет глаза Марк, когда я изливаю ему душу.

На столе опустевшая наполовину бутылка. Уже вторая. Сегодня точно буду в хлам. Может, и домой не приду ночевать. Она же этого хочет, да? Не видеть меня, не слышать…

— Не сомневайся, — ухмыльнувшись, наполняю бокалы крепким напитком, который сейчас также необходим как воздух.

— И что ты будешь делать? Может в клинику её куда-то заграницу? Или к бабке своей в деревню, а?

— Не знаю, дружище. Ни хера не знаю, что с этим всем делать.

Марк молчит, даёт мне время осушить очередной бокал.

— Рад, а может, реально отпустишь Наташу? — я только поднимаю голову, чтобы посмотреть на друга и чтобы он всё понял сам, по взгляду, какую херню сейчас сморозил, как Марк кладёт руку на моё плечо: — не заводись. Просто подумай над этим. Возможно, вам двоим это нужно.

— Мне нужна она, что тут непонятного? — от злости сжимаю пальцами пустой бокал.

— Да понятно всё. Пропал ты, друг.

Ухмыляюсь в ответ и тянусь к бутылке.

— Знаешь, Марик, никогда не влюбляйся. Иначе будешь как я, сидеть вот так и сопли мотать на кулак.

— Да нахер оно мне надо, — смеётся, — мне все бабы только на один раз. За двадцать восемь лет ни разу не пришибло. Так что я спокоен.

Угу, пока не пришибло, друг. Пока…

Глава 21

Спустя 1,5 года

— Ты очень красивая, мамочка, — обняв меня сзади, куда только смогли дотянуться детские ручонки, Лиза прижимается всем телом, заглядывая в зеркало, перед которым сейчас стоим с ней вдвоём. — А можно и мне накрасить губы красной помадой, как у тебя? Я тоже хочу быть красивой.

— Ты и так красивая, принцесса, без грамма косметики, — Лиза обиженно надувает губы, — ну ладно-ладно. Иди сюда. Накрашу.

Окрылённая, дочка, выпячивая губы “уточкой”, подставляет их под неострый конус помады. Я аккуратно наношу косметику и позже показываю результаты своей работы.

— Очень красиво, — рассматривает себя в зеркале. — А можно мне ещё и твои духи? Ну, пожалуйста…

Я только улыбаюсь на эту просьбу. Моя маленькая модница уже вовсю пытается подражать. Даже была несколько раз поймана с поличным, когда, надев мои туфли на шпильках, пыталась танцевать перед телевизором и когда стащила лак для ногтей, которым умудрилась накрасить не только ногти, но и почти все пальцы, а ещё испортить столешницу письменного стола.

— Вот бы Радик меня сейчас увидел, — вдруг говорит Лиза, заставляя меня напрячься и вытянуть