он не смог двигаться, а мог лишь пошевелить кончиком пальца ноги.

Он не хотел идти в больницу, боялся, что его найдут и перережут горло. Боялся, что на его шрамы будут смотреть люди. Боялся, что для них он будет диковиной зверушкой. Соловушка отвела его чуть ли не за руку. Она убедила его, что ему могли повредить нерв, и если пойдет заражение, то запросто доберется до мозга. Он не помнил, сколько они там пробыли, а помнил лишь отрывки из памяти, как его заводят в кабинет, куда-то ведут, что-то вкалывают, а все остальное в каше отрывков. Соловушка сама разговаривала с врачом, все объясняла и даже смогла договориться без обращения в милицию, с условием, что Скворец регулярно будет посещать приемы у этой женщине. Денег на протез у них не было, поэтому женщина предложила ему пока что носить повязку, а если решат, потом подобрать протез. Скворец махнул на это все рукой, поскольку для него не имело значения, как именно не видеть — в повязке или с протезом. Но Дрозд пообещал, как только они наладят жилищные условия, то обязательно накопят ему на протез.

В последние дни его мучал вопрос, где же все-таки находятся те деньги, из-за которых он чуть не погиб. В доме их быть попросту не могло, поскольку его перерыли бандиты, да и сами они в детстве изучили каждый его закоулок. Но кабинет Филина был под запретом, видимо, не только из-за сейфа с проходом в подвал с оружием. Наверняка там есть какие-то зацепки, которые сможет понять только он. Ведь только ему Филин доверял, только ему показал свой арсенал. Если они найдут деньги, то больше не придется ютиться в бетонных стенах и спать на холодном полу. Если они найдут деньги, то смогут позволить себе сбежать из этого города и жить так, как когда-то хотели. Только бы найти эти деньги и все проблемы решаться сами собой.

— Я соберу оставшиеся теплые вещи, чтобы к осени меньше таскать. И спать, чтобы было не так проблемно.

Соловушка тяжело вздохнула и вошла в дом. На самом входе половицы были пропитаны кровью, что уже невозможно вывести полностью. Это была кровь мужчины, которого убил Скворец. Его тело чудесным образом пропало, когда они вернулись в первый раз, и осталось лишь кровяное пятно, что не давало забыть все происходящее в этом доме. Эту тайну Дрозд сохранил, как и то, что Филин тренировал Скворца. Он соврал Соловушке, что не знает, откуда кровь на входе и вероятно, бандиты устроили потасовку между собой за то, что упустили Скворца. Это звучало так глупо, что Скворец до сих пор сходил с ума от того, что Соловушка поверила. Или сделала вид, что поверила.

— Смотри, что нашла! — Соловушка вышла из спальни, держа в руках гитару, на которой часто играл Филин.

Только Скворец обернулся, чтобы взглянуть на Соловушку, как в горле встал ком. Он сам воздвиг Филина на пьедестал идола, а теперь сам же пожинает плоды этого влечения стать таким же. Его сердце сжималось до боли в ребрах от того, что он один переживал эту горечь утраты. Дрозд и Соловушка сконцентрировали внимание не на боли от потери родителя, не на жажде мести обидчикам, а на желании выжить и держаться вместе.

— Давно я не слышал, как он играл.

— Хочешь, я для тебя сыграю? — Соловушка медленно подошла к Скворцу. — Я немного умею.

— Ту, которую я впервые услышал в твоем исполнении, — Скворец наклонил голову набок. — Про город, что под небом голубым.

Соловушка села на кресло, что не осталось без внимания взломщиков, и было выпотрошено. Золотистую гитару она опустила на колена и начала перебирать струны. Скворец отметил, что манера игры у нее с Филином была одинаковой. Струны переливались мелодией, а Соловушка пела в тон этим звучаниям. Она прикрыла глаза, благодаря чему Скворец мог вдоволь налюбоваться ей.

Вся эта ложь, что придумал Дрозд, доставляла не меньший дискомфорт, чем отсутствие глаза. Раньше он чувствовал с Соловушкой единение и душевную близость, а теперь между ними встала стена лжи, которую воздвиг Дрозд. Иногда ему казалось, что Дрозд выдумал эту ложь не ради Соловушки, не ради их безопасности, а всего лишь ради самого себя. Соловушка была совсем ребенком, когда их мать жестоко убили, и маловероятно, что она помнит хоть что-то. Но Дрозд все помнил в мельчайших подробностях. Он решил надеть себе розовые очки, где стекла насквозь пропитаны ложью, чтобы самому не принимать жестокую реальность, где они снова в опасности. Но страхи Дрозда не должны оказывать влияние на них. Они не должны сказываться на их взаимоотношениях с Соловушкой.

— Соловушка, — едва слышно позвал Скворец. — Мне нужно тебе кое-что сказать.

Она остановилась играть и улыбнулась Скворцу также легко и безмятежно, как и всегда. И возможно, если бы Скворец посмотрел на нее чуть дольше, то поменял бы свое решение. Соловушка была чиста и невинна, как самая невозможная мечта. Она оставалась тем оставшимся светом, которого Скворцу недоставало с той самой ночи, как его пытали. Но тьма начинала переполнять его, и если бы он не отдал часть своей тьмы Соловушке, то сошел бы с ума.

— Что такое?

Смотря вот так на нее, кода между вами лежит лишь старая гитара, было невозможно. Скворец не мог оторваться от голубых глаз, что стали еще ярче из-за солнца, играющего лучами за стеклом. Она приоткрыла рот, чтобы сказать что-то еще, но так ничего и не сказала, потому что губы Скворца тут же впились в ее собственные. Рука, что еще совсем недавно перебирала струны на гитаре, зависла в воздухе, а вторая мягко опустилась в темные волосы Скворца. Он отстранился и посмотрел на Соловушку.

— Я могу нас защитить, — его голос звучал с хрипотцой, а глаза были опущены в пол.

— О чем ты?

— Ты мне веришь? — Скворец нахмурился и поджал губы.

Соловушка ничего не ответила. Ее взгляд из легкого и безмятежного превратился в тревожный и взволнованный. Она дотронулась до ледяных рук Скворца, чтобы выразить свое доверие к нему, и этого хватило больше всяких слов. Скворец расстегнул кофту и из рукава достал тот самый нож, что лишил его глаза. Скворец собственноручно пришил в рукав своеобразный карман, чтобы нож не выпадал и не ранил его. Ему показалось, что Соловушка поняла все без лишних объяснений, но Скворец так боялся, что она поймет все неверно и отвернется от него.

— Соловушка, послушай, я могу нас всех защитить.

— Скворец, пожалуйста, я…

— Прошу,