Бисмарк напомнил кайзеру о состоявшемся у них в 1885 году разговоре, когда Фриц — тогда наследник престола — попросил его остаться на своем посту в случае смерти отца. Он, канцлер, тогда дал свое согласие на том условии, что «не будет парламентского режима и никакого иностранного влияния на политику» (в последнем случае это был явный намек на Викки). Фриц-кайзер пожал Бисмарку руку и заверил, что он полностью ему доверяет. Позднее Бисмарк говорил, что он никогда за время своей политической карьеры не имел такой свободы действий, как в эти девяносто девять дней правления Фридриха. Вальдерзее тоже был настроен благодушно, хотя и по иным мотивам. Он считал, что новый кайзер со своей супругой столько начудят, что любые акции его малоопытного преемника, даже не очень удачные, будут восприняты на ура. Все, что происходит в Шарлоттенбурге, — «комедия, которой не суждено долго длиться». Вальдерзее беспокоила только судьба Штеккера, он недвусмысленно намекнул проповеднику, что заниматься духовными делами много более безопасно, чем политическими. Викки больше, чем кто-либо, была преисполнена решимости приструнить как следует придворного проповедника.

Императрица, казалось, делала все, чтобы оправдать сделанное Вильгельмом жестокое сравнение всего происходящего с мизансценой из расиновского «Сида». Своей дочери Шарлотте фон Мейнинген она со всей серьезностью внушала: «Через неделю все поправится. В Потсдаме кайзер быстро выздоровеет». Сам Фриц более трезво оценивал ситуацию. Министр финансов решил обсудить с ним, какое из изображений кайзера следует взять в качестве образца для чеканки новой монеты, и в ходе разговора упомянул, что понадобится несколько месяцев для начала ее эмиссии. «Так долго я не проживу!» — откровенно признался его собеседник. В заметках Вальдерзее появилась даже нотка жалости — нечто для него не свойственное: «Несчастный, измученный кайзер — ему нужен покой, куда ему властвовать!» Много говорили о том, что Викки совсем свихнулась: может быть, это возрастное? Бисмарк, как всегда, был саркастичен — в доме у кайзера он выпил бокал вина, а позже у него начались неприятности с желудком. «Ох, это все от этого отвратного английского пойла!» — пожаловался он своему врачу доктору Швенингеру, естественно, с ударением на слове «английское».

Новый кайзер распорядился установить монумент в честь своего покойного отца. Выполнить его волю довелось уже Вильгельму: по его указанию был снесен целый квартал довольно эклектичной, но интересной архитектуры перед королевским дворцом. На этом месте разбили площадь, которая стала называться Шлоссфрейхейт, а любимый архитектор Бега построил амбициозный ансамбль.

Еще одно распоряжение кайзера касалось Маккензи — ему был пожалован орден Гогенцоллернов, который ранее получил хирург Браманн. Уязвленное самолюбие Маккензи, вероятно, было удовлетворено. На раздачу наград Фриц вообще не скупился. Министр Фридберг удостоился ордена Черного орла. Вальдерзее не смог скрыть своего неудовольствия: «Фридберг был их старым другом, он выручал кронпринца и кронпринцессу в разных деликатных ситуациях. Но либералы считают его своим, кроме того, у него в роду евреи. Думаю, что и он сам когда-то исповедовал иудейскую веру». Литератор Фонтане выразился по поводу награждения Фридберга еще лаконичнее: «Ликуй, Израиль!»

Канцлеру был предложен герцогский титул, его сыну — княжеский. Бисмарки отвергли предложение. Один из первых биографов Вильгельма, Эмиль Людвиг, заметил по этому поводу:

Бисмарк сумел несколько охладить эмоции нового кайзера в отношении России; ни он, ни его министры не допускали публичных нападок на восточного соседа. Фриц согласился с тем, что Штеккер должен быть удален с должности придворного проповедника, но окончательное решение было оставлено на усмотрение церковных инстанций, которые положили дело под сукно. В конце концов, точку в карьере этого демагога поставил не кто иной, как его почитатель и защитник — Вильгельм. Неожиданно улучшились отношения между Бисмарком и императрицей: канцлер даже начал отпускать шуточки насчет того, что Викки — это его последняя любовь.

Даже старый приятель Фрица, либеральный литератор Фрейтаг признавал, что для репутации Фридриха было бы лучше, если бы он не пережил своего отца. Другие доброжелательно настроенные к Фридриху III авторы выражают сомнение в том, что ему удалось бы создать либеральную империю, но полагают: проживи он дольше, мог стать реальностью союз Германии и Великобритании, что, в свою очередь, смогло бы предотвратить развязывание Первой мировой войны. Такую точку зрения представляет, в частности, историк Михаэль Фрейнд в изданной в 1966 году книге «Драма 99 дней. Болезнь и смерть Фридриха III».

Примирение с «англичанкой» было кратким. В двадцатых числах марта были высказаны претензии по поводу вмешательства Викки в государственные дела. Ее сравнивали с леди Макбет, а кайзера — с принцем Гамлетом. Вильгельм и его брат Генрих заверяли Бисмарка, что они против того, чтобы рейхом правила женщина, даже если речь идет об их собственной матери. Викки и сама давала повод для упреков — она не нашла ничего лучшего, как вновь оживить «Баттенбергский проект», отправив дорогому ее сердцу Сандро личное послание. В своем ответе тот скромно заметил, что он теперь не монарх, а рядовой подданный его величества. Нетрудно было прочесть между строк, что он вовсе не жаждет стать ее зятем, но Викки предпочла между строк не читать.

Под ее давлением Фриц назначил Баттенберга командующим гвардейским корпусом. 31 марта он огорошил Бисмарка заявлением о своем согласии выдать свою дочь за Сандро и сообщил, что уже послал ему приглашение прибыть в Берлин. Бисмарк вновь изложил свои аргументы: Сандро — лицо, ненавистное русскому царю, брак будет морганатическим, он подает в отставку. Фриц написал на листке бумаги два слова: «Что делать?» Ответ Бисмарка звучал вполне категорично: отменить приезд Сандро в Берлин.

В этот момент в кабинет ворвалась рыдающая Викки: как же можно — разбить сердце дочери из-за каких-то там государственных соображений! Фриц сделал красноречивый жест: мол, уймись. Когда это не помогло, он сорвал повязку с горла и попытался что-то проговорить. Единственное, что можно было разобрать, — «алляйн лассен» — «оставьте нас одних». Затем он сам зарыдал. Теперь, когда кайзер на его стороне, Бисмарк находит для него самые прочувствованно-возвышенные слова: он говорит об «олимпийском ощущении собственного достоинства и величия» у едва живого Фрица! Кайзер, если верить мемуарам канцлера, полностью согласился с тем, что замышляемый его супругой брак — это мезальянс. По-видимому, Викки вновь сумела его переубедить: когда пришло время писать завещание, он вновь выразил свое согласие на брак Моретты и Баттенберга и поручал своему наследнику, Вильгельму, предпринять соответствующие шаги. На следующий день, 1 апреля, отмечали день рождения канцлера (ему исполнялось 73 года). Вильгельм произнес тост, в котором сравнил рейх с полком, в котором «командир убит, его заместитель тяжело ранен и кому же приходится взять на себя командование? Конечно, молодому офицеру!». Ни у кого не было сомнений, кого имел в виду кронпринц Вилли.