У Нэбмераи было тренированное тело воина, поджарое, как у шакала Ануи, словно состоящее из одних только тугих жгутов мышц. Его черты, как и у всех Таэху, несли на себе печать крови их рода, но лицо, пересечённое слева рваными росчерками застарелых шрамов, лишённое какой бы то ни было мягкости, было скорее неприятным, чем привлекательным. Точнее, было бы неприятным, если б не то спокойное тепло принятия, с которым он смотрел на Анирет. Его руки передавали царевне надёжность текущей в нём Силы, а это было намного важнее красоты.

– Ваш брак будет заключён тайно, согласно воле Императора и моей, и позднее, также тайно, благословлён лично Владыкой в столице. Если кто-то из вас убоится своего решения и откажется, род Таэху отдаст другого мужчину в род Эмхет, уже по усмотрению моему и прочих старейшин.

Нэбмераи склонил голову, принимая волю Верховного Жреца, но Анирет успела заметить в его взгляде проблеск недовольства словами Джети. Ему, должно быть, не понравилось, что Верховный Жрец поставил под сомнение его ответственность за сделанный выбор. Запоздав на мгновение, девушка тоже склонила голову.

– Пред ликом Богов вы встретитесь здесь вновь через несколько дней. Это немилосердно краткий срок для того, чтобы свести знакомство, но вы оба нужны в столице.

Анирет и Нэбмераи переглянулись. Мужчина деликатно взял царевну за руку и встал рядом с ней, лицом к собравшимся. Девушке стало не по себе при мысли о скорой свадьбе, но она была благодарна воину за его безмолвную поддержку.

Джети совершил над ними благословляющий жест, а потом широко развёл руки и обратился к остальным, смотревшим на пару доброжелательно, ободряюще и без толики зависти.

– Госпожа да благословит вашу смелость и решительность, братья мои. В этот нелёгкий час род Таэху особенно нужен Таур-Дуат. Мы должны влить нашу кровь, нашу душу в род Ваэссира Эмхет, как уже случалось – редко, но не единожды.

Опомнившись от оцепенения, порождённого неуместным смущением, Анирет торжественно произнесла:

– Род Эмхет благодарит вас за то, что пришли на наш зов, за то, что один из вас станет опорой трону божественного Ваэссира, – она посмотрела на своего наречённого, о котором пока очень трудно было думать так, и, не меняя голоса, добавила: – Род Эмхет благодарит тебя, Нэбмераи Таэху, посвящённый воин Владычицы Таинств. Да обретёшь ты с нами то, чего ищет твой дух.

– Честь служить семье Ваэссира, воплощающей божественный Закон на земле, – ответил воин.

Голос у него не отличался певучестью, но был по-своему приятным. Слышать Нэбмераи Анирет понравилось больше, чем смотреть на него. Встречать его взгляд было неловко, и царевна предпочитала смотреть прямо перед собой. Запоздало она поняла, что это придаёт её облику ненужную надменность, особенно в сочетании с внешней бесстрастностью, но понадеялась, что им ещё представится шанс поговорить по душам и составить друг о друге верное впечатление.

Под многоголосые пожелания благополучия царевна и посвящённый воин покинули святилище.

⁂

Воды Священного Озера в темноте казались смолисто-чёрными и бездонными. Россыпь звёзд отражалась и преломлялась в них в обрамлении отблесков золотистых огней светильников, что горели в колоннаде на противоположном берегу. Пёс-патриарх лёг рядом с Хэфером, сидящим у воды, положил голову ему на колени, и царевич поглаживал того за острыми ушами. Жар тела священного зверя давал ощущение надёжности, привносил равновесие в его нынешнее существование. Мягкая шерсть под ладонью стала уже чем-то родным, неотделимым от новой жизни… Как и голос его жрицы.

– Твой друг… каким он был? – тихо спросила она откуда-то из тени за его спиной.

– Верным. Бесхитростным порой до наивности. Кажется, до последнего он не мог поверить, что это случилось с нами. Помню его потерянный взгляд, когда он сражался и защищал меня… ведь те двое, – царевич намеренно не назвал имена своих бывших стражей, – были нашими друзьями. Я даже не знаю, для кого это предательство было больнее. Сенахт… Мне не хватает его. Всем сердцем я уповаю на то, что Ануи наградит его по ту сторону.

– Непременно наградит! – горячо согласилась жрица. – Если бы не он, мы едва ли успели бы к тебе…

– Знаю… – вздохнул Хэфер.

– Не вспоминай плохое сейчас, – попросила она. – Я ведь вижу, ты светло улыбаешься, когда приносишь жертву к его гробнице… ну, не совсем его, но всё же…

– Да. Наверное, многие истории из нашей жизни не подходят для твоих ушей, мудрая, но…

– Расскажи! Такой жизни у меня ведь не было, – в её голосе он услышал и надежду, и улыбку.

Хэфер усмехнулся и начал рассказывать ей о Сенахте: о том, как сын рыбака спас его во время охоты – кинулся с грубо отёсанным копьём наперевес на песчаное чудовище и тем самым выиграл время, необходимое царевичу для точного выстрела; о том, как уже молодым солдатом, возвысившимся до личного телохранителя наследника, привыкал к жизни во дворце; и о том, как все они вчетвером охотно проводили свободное время в Нижнем городе, чтобы выпить не самого лучшего, слегка кислившего, пива, зато в простой обстановке. Хэфер вспоминал и забавные истории про столичных забияк, которые пытались – на свою беду – затеять со стражем драку, обзывая его тупым и медлительным. Гнев Сенахта и правда разгорался медленно – обычно тот просто молчал – но зато если уж разгорался… тут можно было отделаться не только треснувшими рогами.

– Девушки порой пугались его. Он был грубоват, хотя очень старался соответствовать требованиям при дворе. Скажет, бывало, что-нибудь от всей души о красоте проходящей мимо девицы, а звучит, ну, прямо сказать… не гладко. С женщинами он был чрезвычайно добр и обходителен, хоть и не умел изъясниться с ними о своём восхищении. Они быстро понимали его доброту и охотно одаривали его вниманием… которое он совершенно не умел принимать и тушевался, – царевич подавил смешок и добавил искренне: – К тебе бы он проникся глубочайшим уважением. Я так отчётливо вижу, как он яростно размахивал бы руками и хвостом, попутно ругая себя, что не может облечь в слова впечатление от присущего тебе волшебства. А потом, скорее всего, он просто предложил бы украсть тебя из этого храма – и будь что будет! Такой уж он был, Сенахт, – видел самую суть и пренебрегал всеми условностями. В отличие от него, я, кажется, никогда не терял дара речи в разговоре с девушками, – с улыбкой сказал царевич. – Даже помогал ему, бывало, объясниться. А теперь смотри-ка, иной раз с трудом понимаю, как вести с тобой разговор.

– Ты совсем не кажешься мне косноязычным, господин.

– Ну, я уже не юнец, впервые в жизни попавший на праздник Золотой и замирающий при виде