Мы ничего не говорим, но когда наши рты находят друг друга, бешеный темп становится более мягким, более нежным. Поцелуй углубляется, но торопиться не стоит. Если понадобится, мы можем простоять здесь всю ночь, исследуя рот и тело друг друга.

Рука Поппи тянется к моему члену. Ее вздох возбуждает меня еще больше: она чувствует, как он затвердел.

– Для тебя, Поппи.

Она выгибает спину, дав мне пространство для работы, и я скольжу руками вниз по ее телу, дразня и пощипывая соски, грубо хватая за задницу и царапая заднюю поверхность ног. Бедра Поппи инстинктивно подрагивают, указывая мне, где она хочет прикосновений. Я оттягиваю стринги в сторону, скольжу рукой вниз и обнаруживаю, что Поппи вся мокрая.

– Для тебя, Коннор.

Сквозь меня прокатывается спазм удовольствия, почти заставляя кончить, но я сдерживаюсь.

Рука Поппи гладит меня вверх-вниз, и я повторяю ее размеренный темп своим пальцем, погружаясь в нее, чтобы почувствовать тепло. Она опускается поцелуями по моей груди и пересаживается на сиденье рядом со мной. Все еще стоя на коленях, она наклоняется, оставляя влажный след языка на моей коже, а потом заглатывает меня в темноте.

Это рай. Я едва вижу движение ее головы в лунном свете, проникающем через окна, но это только усиливает удовольствие. Все, что я могу чувствовать, это ощущение языка, кружащегося вокруг головки, ее губ на моем стволе и мягкость волос в моей руке, когда я провожу ею вверх и вниз по моему ноющему члену.

– Да, детка… – Я не могу сказать ничего другого, мой мозг настолько перегружен, что я едва способен произнести хоть какой-либо осознанный звук.

Я просто отдаюсь Поппи, смакуя подаренное мне удовольствие, пока не оказываюсь на грани и не запускаю пальцы в ее волосы, останавливая ее.

– Твоя очередь, – шепчу я, и она отстраняется, чтобы забраться ко мне на колени.

Я притягиваю ее лицо к своему и целую до тех пор, пока она не начинает хныкать, нуждаясь во мне так же сильно, как и я в ней. Я оттягиваю ее трусики, и меня тут же встречает скользкое тепло, когда она садится на меня на всю глубину.

В темноте мы встречаемся взглядами. Поппи разрывает меня; многолетние стены рушатся, как щебень, оставляя меня уязвимым. Она внутри меня… мое сердце, моя душа. И я вижу прямую, открытую линию к ее сердцу. Какие бы стены у нее ни были, они не такие непробиваемые, как мои, но я все равно понимаю, какой драгоценный дар она преподносит мне, впуская меня внутрь.

Я давно научился доверять интуиции, даже если разум говорит, что это неправильно. Поппи – это то, что мне нужно… Это безумная и совершенно нелепая идея, но абсолютно истинная.

Она моя, и рубин на ее пальце значит нечто большее. Я пока не знаю, что именно – об этом нам еще придется поговорить. Но что я знаю наверняка, – Поппи не просто однодневная невеста, и речь идет о чем-то гораздо более важном, чем ноутбук.

Поппи крутит бедрами, прижимаясь ко мне клитором, пока мы снова целуемся.

Я знаю, что нам предстоит. Я должен рассказать ей все, хорошее и плохое. Мне придется рассказать ей о «Черной розе» и, возможно, даже о Боссе. Но я хочу быть с ней полностью обнаженным, без фальши и фасадов, потому что я никогда не был таким ни с кем.

Может быть, даже с самим собой.

Поппи заслуживает знать правду. Всю правду.

Я сдерживаю рвущиеся наружу слова, потому что не хочу, чтобы оставались сомнения в моей честности, когда мне придется разоблачать грязные делишки, о которых Поппи еще не знает. Поэтому я приберегаю их до поры до времени. Но я могу сделать так, чтобы она знала, что я чувствую. Я должен это сделать. То, что я не могу сказать, я изливаю в своих прикосновениях; мои руки ласкают все чувствительные места Поппи. Пальцы щиплют набухшие соски, затем обхватывают бедра. Она скачет на мне, и ее тихие крики удовольствия дают мне то, чего я так жажду. Ее стоны – спасение для моей души.

Я двигаю тазом сильнее и быстрее, глубоко в нее проникая. Поппи подает тело вперед, опирается предплечьями о заднее стекло, и я пользуюсь моментом, засасывая тугой сосок в рот.

– Коннор! – задыхается она, находясь на грани оргазма. Киска сжимается вокруг меня почти как тиски. Я поднимаюсь, мои яйца напряжены, тело на грани, но я жду Поппи в этот блаженный момент.

– Да, – шипит она.

Когда я чувствую ее оргазм в дрожащих стенках влагалища, я прекращаю себя сдерживать. Может быть, я произношу ее имя, может быть, нет, но, взрываясь внутри нее, я понимаю, что никогда не буду прежним. Она изменила меня навсегда, и пути назад нет.

Я прижимаю ее к себе, наши сердца бьются в такт. Единственный звук – наше прерывистое дыхание, хотя…

Мимо проезжает грузовик, громко и назойливо сигналя, заставляя нас обоих подпрыгнуть, как нашкодивших подростков.

Поппи смеется, когда понимает, что это было, и восклицает:

– Хорошо, что ты не гудел несколькими секундами раньше, засранец. Я бы очень разозлилась, если бы ты испортил мой большой О.

– Я не думаю, что он тебя слышал, – говорю я, проводя пальцами по ее волосам и целуя ее лоб, пока мой удовлетворенный член сдувается. Выскользнуть из нее – это горько-сладкий жест, потеря рая, но я молюсь, чтобы меня пригласили обратно… навсегда.

Она стонет, тоже чувствуя потерю.

– Колени не болят? – шепчу я.

Поппи слабо вздрагивает.

– Пока не знаю. Несколько минут назад я перестала чувствовать ноги, но тогда это не казалось важным, – отвечает она, пожимая плечами.

Я улыбаюсь и тянусь к ее пальцам, чтобы восстановить в них кровообращение, но это определенно неправильный поступок, потому что Поппи резко визжит и дергается, падая на сиденье.

– Я боюсь щекотки! Не трогай ноги!

В итоге она каким-то образом ударяет пяткой по окну, оставляя отпечаток прямо на стекле.

– Ой!

– Ты ведь знаешь, на что это похоже? – спрашиваю я, пока она пытается стереть след. – Нет, оставь. Мне вроде как нравится.

Вместо того чтобы оставить все как есть, Поппи прижимает ладонь к стеклу.

– Теперь люди будут гадать, в какие безумные позы ты становишься. – Она поднимает одну руку в сторону, ногу – в другую, а затем меняет их местами, пытаясь совместить два отпечатка одновременно.

– Ты сумасшедшая, – с улыбкой констатирую я.

– Ты только сейчас это понял? – Поппи хмурится, как будто я только что сказал, будто научился складывать два плюс два.

Я посмеиваюсь, гладя рукой ее бедро, но держась на расстоянии от ее ног.

– Я хочу, чтобы ты осталась у меня на ночь. – Слова вырываются прежде, чем я это осознаю. – Я хочу, чтобы ты всю ночь лежала в моих объятиях.

Поппи медленно моргает, словно позволяя сказанному проникнуть в сознание, а затем расплывается в сияющей улыбке.

– Мне придется выпустить собак перед сном и с утра. Но, думаю, это можно устроить!

Глава 20

Шлеп!

Я хихикаю от игривого шлепка Коннора по моей заднице. Впрочем, когда он заявился, чтобы поднять меня с постели, я тоже ущипнула его за сосок. Мы только что провели полчаса в обнимку, и несмотря на его напоминания о работе и сроках, в которые мы должны уложиться, я не хотела вставать. Даже когда Коннор вылез из кровати и сделал себе кофе, я обнаружила, что обнимаю его подушку и вдыхаю ее запах, как какая-то маньячка.

– Вставай, бургеры не останутся горячими вечно, – рычит Коннор, безуспешно пытаясь казаться строгим. О, я уверена, что с большинством людей он по-прежнему говорит грубо, как ворчливый мудак.

Но теперь-то я знаю его и знаю этот рычащий звук. Он – его уникальный способ сказать: «Позволь мне накормить тебя и позаботиться». Но это только со мной! Для всех остальных его рык – предупреждение о надвигающейся гибели.

Прошлой ночью мы открыли множество эмоциональных дверей и разрушили череду внутренних стен, и я думаю, что Коннору все еще некомфортно копаться в некоторых обломках. Его ворчливость – это его способ сказать: «Я не отрицаю всего, что произошло; мне просто нужно время, чтобы изучить произошедшее и разобраться в этом дерьме».

Я не против дать ему время, потому что я знаю, что чувствую. Кроме того, я чуть более открыта для счастливых, конфетно-букетных эмоций. Ладно, я гораздо более готова, чем он. Но, как бы то ни было, я уверена, что Коннор тоже однажды к этому придет.

Я вскакиваю и сажусь, сотрясая наш траходром.

– Ладно, ладно, – отвечаю я. – Только я слегка