Ночью еще навалило снегу, и когда они встали, то обнаружили, что полностью отрезаны от внешнего мира. Телефон не работал, электричество отключилось, и, соответственно, радио тоже молчало. Пока не расчистят снег, не будет и почты, и София была очень рада тому, что Лоренцо дома. После завтрака, несмотря на пронизывающий холод, они закутались в шерстяные пальто, намотали теплые шарфы, надели шапки и перчатки, свистнули своих собачек и отправились погулять.

На улице казалось, что весь мир погрузился в глубокое молчание, и, несмотря на холод, везде царила удивительная красота. Тяжелое белое небо опустилось так низко, что казалось, протяни руку – и достанешь. В теплых сапогах из овчины они зашагали по одной из дорожек, ведущих к шоссе на Сан-Джованни-д’Ассо. София с наслаждением вдыхала свежий холодный воздух и смотрела, как густым облаком пара он выходит изо рта и смешивается с таким же облаком Лоренцо.

– А почему ты хочешь именно сюда? – спросила она, когда он взял ее руку.

– На дороге безопаснее.

– От бомбежки?

– От сугробов, глупенькая.

Оба рассмеялись, и на душе у нее стало немного легче.

– Я хотел рассказать тебе о Риме, – сказал Лоренцо, меняя тему. – Я еще никогда не видел ничего подобного. В страхе за собственную жизнь люди прячутся где только могут. Постоянно слышна пулеметная и автоматная стрельба, день и ночь не стихают взрывы ручных гранат. И все это в такую холодную зиму.

Сердце Софии тревожно сжалось – она подумала о родителях.

– Правда. Это самая холодная зима в моей жизни.

– Тем не менее сопротивление нарастает, немцев, как и наших фашистов, то и дело отстреливают. Партизанских отрядов много, но, к сожалению, слишком много противоборствующих, и они далеко не всегда объединяют усилия.

– А как там мои родители? – набравшись смелости, шепотом спросила она.

– Пока они в безопасности, более или менее. Но после каждого взрыва гранаты по целому району идут повальные аресты. А хуже всего то, что ослабевает вера в антифашистский альянс и еды становится все меньше.

– А что не так с антифашистским альянсом?

– Британская армия практически бездействует. Ходят слухи, что за два месяца они продвинулись всего на двадцать миль.

– Я и представить себе не могла, что все так плохо.

– Ситуация на фронте просто ужасная. Мокро, холодно, слякоть. Они дюйм за дюймом продвигаются вперед через голые горы, а немцы постоянно обстреливают их сверху. Из минометов, гранатометов, пулеметов и прочего оружия. Им нужно взять Рим, но бог знает, как долго понадобится штурмовать неприступные горы.

– Я им очень сочувствую, – сказала она и взяла Лоренцо за руку. – Как думаешь, что нужно предпринять в отношении родителей?

– Вот вернусь в Рим и постараюсь уговорить их приехать сюда, но и ты тоже напиши матери. Сделаю все, что смогу, чтобы доставить письмо.

– Может, мне стоит приехать к ним? Ты знаешь их новый адрес? Мне кажется, последнее письмо до мамы не дошло.

– Знаю. Они сейчас постоянно переезжают с места на место.

– О Лоренцо… – сказала она, подавляя рыдание.

Жгучие слезы покатились по ее замерзшим щекам, как только София представила, что ее родители на старости лет вынуждены вести обездоленную жизнь скитальцев.

Он обнял ее, и несколько минут они простояли, такие же неподвижные и тихие, как безмолвные поля вокруг. Каждый из них погрузился в свои мысли.

Потом он отстранился и вытер ей слезы:

– Пойдем, любимая. Еще погуляем, а остаток дня проведем у камина. Если Джулия его не разожгла, я сделаю это сам. Как тебе такая идея?

– Идея чудесная, но, боюсь, Джулия уехала в Пизу к больной бабушке. Помнишь, она какое-то время жила там, прежде чем вернулась сюда.

– А когда она уехала?

– Вчера. На нее и так нельзя было положиться, а потом она взяла да уехала, только Карле записку оставила.

– Вот оно что. И как, справляешься без нее?

– Разумеется.

– Будешь по ней скучать?

– Она недолго жила с нами, поэтому вряд ли.

– Мы всегда больше всего скучаем по мелочам, – сказал он. – Ты согласна?

София кивнула, припомнив столь знакомые ритуалы, связывающие их вместе, формирующие фундамент их существования; мелочи, которых не замечаешь, пока они рядом. Она тосковала по обыденной жизни, по давно установившемуся, привычному порядку, когда день мирно следует за днем и ты вполне уверен в том, что ожидается завтра.

– О чем ты думаешь? – спросил он. – Тебя что-то беспокоит?

Она поняла, что пора поговорить о Флоренции.

– Да вот думала провести несколько дней во Флоренции. Если ты не против, конечно.

– Правда? Что ж, это надо обсудить. Во Флоренции сейчас небезопасно. Да и палаццо твой пострадал. Что скажешь?

– Не очень-то сильно. Уже привели в порядок, – сказала она, стараясь не замечать его неодобрительного взгляда. – Я могу взять с собой Анну, а кроме того, у нас там так много друзей.

Лоренцо склонил голову набок и посмотрел на нее; его глаза полнились любовью и заботой.

– Я бы не очень хотел, чтобы ты ехала. Причем так неожиданно… Зачем?

– О… Я и сама не знаю…

Голос ее дрогнул, она вздохнула, стараясь привести в порядок свои чувства, а потом рассказала ему все. И о письме матери, и о Джеймсе, и о рации, и о своей связи с партизанами, и о задании Максин обнаружить, где во Флоренции нацисты собираются хранить оружие.

Он стоял неподвижно, уставившись в землю. А когда наконец поднял голову и протянул к ней руку, глаза его потемнели от тревоги.

– О боже, София. К черту все это! Опасно, ужасно опасно. На этом этапе войны даже одно знакомство с Максин может подвергнуть тебя страшному риску. Ведь что угодно может случиться. Держись от этого подальше. Ты просто должна держаться от этого как можно дальше.

София покачала головой.

– Это невозможно, – сказала она. – Гибель Альдо перевернула всю мою жизнь.

Лоренцо с такой тревогой смотрел на нее, что она чуть не передумала. Чуть, но не совсем.

– Я тебя очень хорошо понимаю, – сказал он. – И все-таки не могу тебя отпустить.

– А я не могу стоять в стороне и ничего не делать. Да мне и делать-то много не придется. Честное слово. Там со мной будет Максин, и Анна тоже. Всю основную работу сделают они. Но со мной у них появится благовидный предлог жить в нашем палаццо… а еще я хочу встретиться с Герхардом Вольфом.

– Боже милостивый. Ведь это безумие! Это обязательно? Ведь Вольф появился в нашем доме задолго до перемирия. Вспомни, в то время мы были на стороне Германии.