– Он может кое-что знать.

Лоренцо вздохнул:

– Если даже и так, он тебе ничего не скажет.

– Может быть, – сказала она. – Послушай, Лоренцо, я все равно поеду. Но я предпочла бы ехать с твоим благословением, а не без него.

Жилка на его виске билась отчаянно, и София прекрасно видела, что он страшно расстроен.

– Если с тобой что-нибудь случится…

– Ничего не случится, – перебила она. – Обещаю.

Он сделал долгий, медленный вдох и кивнул.

– Ты, случайно, не знаешь, Рейнхард еще во Флоренции? – спросила она. – Адвокат. Помнишь его? До войны он казался мне довольно приятным человеком.

– Его арестовали.

– Ты уверен?

– За шпионаж в пользу антифашистской коалиции.

– А ты? Разве ты не тем же самым занимаешься?

– Я делаю все, что в пределах моих возможностей, и ты это прекрасно знаешь. Когда есть возможность, я посылаю коалиции подробную информацию.

– Про возможное местонахождение продовольственных складов?

– Да.

Она улыбнулась, понимая, что это далеко не все, но также понимая, что подробности он вряд ли ей сообщит.

– Ты говорил, что, возможно, за тобой следят. Ты ведь будешь осторожен?

– Конечно.

– Как тебе кажется, ты смог бы организовать переезд моих родителей сюда, в Кастелло?

– Постараюсь.

Они помолчали.

– Значит, – заговорил он снова, – если ты решительно настроилась ехать, то я не могу тебя удерживать. Ладно… во Флоренции ты хотя бы не будешь мерзнуть, как здесь.

Она ответила ему благодарной полуулыбкой.

– Посмотри, – сказал он. – Опять идет снег.

Действительно, в воздухе кружились белые звездочки.

– Радость моя, – сказал он, рукой в перчатке сбрасывая с ее головы несколько снежинок.

– Ты всегда это говоришь.

– Потому что это правда. – Лоренцо заглянул ей в глаза. – Обещай, что ты будешь осторожна.

Он улыбнулся, но София видела, что тревога его не прошла, что в душе он против ее поездки во Флоренцию.

– Да, конечно, я буду осторожна.

Они направились обратно, сапоги утопали в хрустящем под ногами снегу. Они держались за руки, чтобы не упасть, а еще чтобы сильнее ощущать, как их соединяют любовь, надежда, будущее. В просвет между снежными тучами прорвался яркий солнечный луч и осветил далекие холмы, окрасив их алыми и золотистыми оттенками. София оглянулась на оставленные ими в снегу глубокие следы; ей хотелось, чтобы они навсегда остались в ее памяти, она должна сохранить в сердце эти минуты, проведенные вместе с Лоренцо.

Максин сидела в гостиной своего двоюродного брата Давида, чей дом находился в раскинувшемся на вершине холма средневековом городке Монтепульчано. Оба окна, выходящие в сад, были закрыты ставнями и задернуты тяжелыми бархатными шторами, и ей казалось, что она попала в тесную, закрытую со всех сторон пещеру. Вдыхая затхлый воздух этой комнаты, которой, по-видимому, мало пользовались, она испытала сильное желание распахнуть окно, несмотря на холод. Не горели с радостным треском в камине дрова, лишь пламя двух свечек мерцало, тускло освещая комнату. Было двадцать второе января.

Впервые она встретилась со своим двоюродным братом еще поздней осенью; поначалу он был сдержан, немногословен, поскольку видел свою родственницу в первый раз в жизни, но потом разговорился и даже пригласил погостить в своем доме, где он жил с семейством, если у нее вдруг случится такая нужда. Неделю назад здесь казнили шестерых местных крестьян за то, что те скрывали у себя и подкармливали беглых военнопленных, и атмосфера в городе была напряженной. С двумя из казненных Максин успела познакомиться за день до того, как их схватили, и новость о казни потрясла ее. Эти люди были простыми трудягами, для службы в армии слишком старыми, и у каждого имелось многочисленное семейство, которое требовалось кормить.

Марко взял ее с собой пообщаться с местными партизанами, но, поскольку в городок прибыла большая партия фашистских чернорубашечников, полных решимости помочь гестапо очистить Монтепульчано от всех тех, кто подрывает режим, установленный германским рейхом, многие партизаны скрывались.

Максин и Лара, жена двоюродного брата, сидели и ждали Давида. Они слышали, как он спускался по скрипучим ступенькам и вот наконец вошел в комнату. Давид подмигнул им обеим и принялся устанавливать радио, которое обычно прятал на чердаке. Настал самый волнующий момент дня, и сердце Максин гулко стучало в груди: она с нетерпением ждала, когда они все сгрудятся поближе друг к дружке вокруг приемника и жадно станут слушать дневные новости.

Давид возился с ручками настройки, в динамике что-то свистело и булькало, и поначалу прием был, к всеобщей досаде, неустойчивый. Сквозь сплошной треск и шипение вдруг прорывалось единственное словечко. Потом пошла уже относительно связная речь, но все равно слова были искажены до невозможности. Максин слушала затаив дыхание. Услышат ли они сегодня какие-нибудь новости?

В последнее время отсутствие добрых вестей воспринималось мучительно. Люди отчаивались, впадали в уныние, росло чувство обиды на союзников, раздражение, и кое-кто уже начинал верить, что войну немцы и в самом деле выиграют. А тотальные, без разбора, бомбежки коалиционной авиации заставляли некоторых думать, что лучше бы победили немцы. Неудивительно, что силы коалиции прежде всего бомбили железные дороги, железнодорожные станции и узлы, где располагались склады постоянного и временного хранения и так далее, но когда один за другим бомбежкам подвергались населенные пункты, люди, естественно, злились.

Треск в динамике продолжался, но потом послышался голос диктора радиостанции антифашистской коалиции, который в девять часов иногда передавал шифрованные сообщения участникам Сопротивления. Порой в новостных и даже в развлекательных передачах, вещающих на оккупированную Европу, скрывались и так называемые «личные послания». Частенько передавали и закодированные сообщения, предназначенные тайным агентам.

Максин тревожилась, что из-за помех не удастся ничего разобрать, однако в конце концов все получилось; голос диктора звучал тихо, но слушать было можно. Сначала они не поверили собственным ушам и сидели молча, обмениваясь осторожными взглядами. Эту невероятную новость диктор сообщил открытым текстом. Неужели правда? Неужели союзники и в самом деле так близко? Диктор повторил сообщение: силы антифашистской коалиции высадились в Неттуно, всего в шестидесяти пяти километрах от Рима. Но этого мало: крупные немецкие города подверглись массированной бомбардировке, население Германии охвачено тревогой, многие опасаются, что войну они в конце концов проиграют.

Давид радостно вскрикнул, хлопнул Максин по спине, а жену расцеловал в обе щеки.