жизнь свою они не видали и не слыхали, чтобы в бой вступала «молодушка». А между тем фурия свирепствовала. Черкесы падали и от выстрелов её и от штыка. Бросились горцы на паню Марьяну и изрубили ее в куски.

Осталась кучка пластунов. Заперлись они в казарме и решили дорого продать себя. Но натухайцы перехитрили. Они обложили казарму хворостом и соломой, и зажгли. Напрасно они сманивали козаков выйти, обещая помилование. Пластуны не сдались и живыми сгорели.

Натухайцы победили. Но не веселая была победа. Многих, многих и они лишились. Несравненно больше легло черкесов, чем козаков. А при том важно и то, что это были не люди, — а черти… «Горели, сгорели, — но не сдались…»

А тут еще «Марушка» опоганила их… Видано-ли, — черкесы пали от рук «Марушки…» Плохо дело. Пропадать прийдется. И они пропали. Ныне ни одного натухайца нет на русской земле. Они или пали в битве, — или погибли в Турции.

А черноморские или кубанские козаки и пластуны живы во славу царя, веры православной и отечества.

* * *

Есть один момент в истории Малороссии, который несправедливо понимается и неправильно освещается. Этот момент «Гайдаматчина». Этот момент рассматривают, как период разбойничества, а на гайдамак смотрят, как на разбойников, кровопийц, изуверов и т. д. Это и несправедливо и неправильно. Гайдамаки — это ответ на те изуверства, которые паны чинили по отношению к своим православным крестьянам. Это ответ на то кровопийство, которое проявлялось жидами по отношению к тем же православным крестьянам. При чем должно добавить, что как бы ни были жестоки, ужасны и поразительны приемы изуверства, совершаемые гайдамаками по отношению к ксендзам, панам и жидам, эти изуверства всегда были слабее, чем таковые же изуверства были проявляемы ксендзами, панами и жидами над крестьянами. Гайдамаки истязали тело своих врагов, — а паны, ксендзы и жиды истязали не только тело, но и душу крестьян. Они издевались над их религией, над их верой, над их душою, над, их церковью, над их Богом. Тогда как гайдамаки не могли воздействовать на своих врагов с этой стороны. Кроме того и физическия истязания гайдамак были слабее панских. Гайдамаки действовали быстро, набегами, не имея возможности обдумать и придумать свою месть и истязания; тогда как паны и жиды действовали медленно, исподволь, с наслаждением придумывая новые и сильнейшие способы истязании и мучений хлопов и быдла.

Если клеймить разбойниками, изуверами, кровопийцами простых мужиков, гайдамак, доведенных до этого отчаянием и безвыходностью, — то какими именами должно заклеймить просвещенных панов, служителей алтаря — ксендзов и цивилизованных жидов, которые действительно сосали кровь и выматывали жилы безответных и бесправных. Прибавим, что паны, ксендзы и жиды были всегда угнетателями и нападающими, а гайдамаки только угнетенными и мздовоздающими. Гайдамаки явились реакцией, ответом на изуверства над православными крестьянами ксендзов, панов и жидов. Паны и жиды первые истязали душу и тело крестьян, — и крестьяне-гайдамаки явились уже отмстителями изуверства панов и жидов. Не будь изуверств панов и жидов — не было бы и гайдамак. Поэтому клеймить именем разбойников гайдамак не справедливо. Разбойники были ксендзы, паны и жиды, — а гайдамаки — рыцари мздовоздаятели за зверства и кровопийства панов.

Зараза передается от человека к человеку и от общества к обществу не только физическая, но и нравственная, духовная. Это последнее применимо как к массовым эпидемиям высоконравственного свойства, напр. религиозно-нравственные веяния, так и особенно к эпидемиям низкого нравственного воздействия. Последнее распространяется даже быстрее и глубже, ибо, к несчастию, все дурное скорее воспринимается человеком, чем доброе.

Мы знаем уже каково было отношение панов, ксендзов и жидов к своим рабам, хлопам и быдлу.

Но вот левосторонняя Украйна отделилась. Она стала под державную руку России. Тут не было ни панов, ни ксендзов. Остались только жиды. Очевидно, должно ожидать, что тот гнет, который так истязал и давил в правобережной Украйне крестьян, в левобережной или совсем исчезнет, или же будет неизмеримо слабее и мягче.

Увы, он не исчез. Да кроме того даже не был и особенно мягок.

Польских панов в Русской Малороссии не было. Зато явились свои русские, малороссийские паны, вышедшие из гетманов, полковников и вообще из старшины. Эти паны захватили в свои руки всю землю Малороссии и никому не хотели уступить ни клочка земли. Они знали, что хлопу земля нужна. Земли и козацкое имущество безбожно грабились гетманами, грабились и их женами. Жена Скоропадского, по смерти мужа, захватила не только войсковую казну, но и те принадлежности гетманского достоинства, которыми гетманы, как лица избранные, пользовались пожизненно. Хищниками и душителями не только народа, но и вольных козаков, являются сотники, полковники, есаулы, писаря, судьи; а чем богаче был помещик, тем шире шло его грабительство, тем больше народу стояло под его панской «властною» рукою… Над всей страною царствовал только деспотизм этих лиц, которые успели захватить силою или обманом — кто булаву, кто пернач, кто войсковую чернильницу с пером, кто побольше награбил земли, лесов, мельниц, заводов, рыбных ловель и пасек! (Мордовцев). А нужна земля — мужик прийдет к пану. А прийдет к пану — станет его рабом. И он становился рабом. «Козаки все чаще и чаще делались „мужиками безгрунтовыми“, а затем поступали в разряд голытьбы, которой оставалось одно спасение от голода — гайдаматчество»[21] или рабство… Подати были слишком велики и, что всего хуже, шли не в казну, а в частный карман.

В стране, где свободные земли были беспредельны, бедный народ явился совершению безземельным.

Сильные мира сего становились владыками не только земли и угодий, — нет, они у ловляли и людей. В рабство попали не только крестьяне, но и козаки.

Бесправию много помогало и то, что до Бога было высоко, а до царя далеко. Правда, уже Петр I примерно наказал многих грабителей, — но следовало карать не многих, а всех. Старшина пользовалась отдаленностью и действовала без всякого стеснения. Судиться было излишне. Слабый и бедный никогда не бывал прав, а если судились два богатых, то их судбище шло до тех пор, пока оба не становились нищими, — и тогда дело прекращалось.

Но как ни скверно было в русской Малороссии, — а в польской неизмеримо хуже. Там к гнету физическому присоединился гнет религиозный, гнет униатов и католиков,