Не за горами кары час. Молитесь, братия… Молились. Молились щиро козакы, Щиро як диты; не журылысь… А диакон: „Нехай ворог гыне! Берите ножи, освятылы…“ Ударылы в дзвоны. Реве гаем: „освятылы!..“ Аж серце холоне! „Освятылы, освятылы! Гыне Польша, гыне!“ Розибралы, заблыщалы По всий Украйни…»

Ножи освятили. Войско готово. Атаманы на лицо. Гайдамаки двинулись. О горе, горе! Запылала Польша, как никогда не пылала… Без пощады резали гайдамаки и кололи панов, ксендзов, жидов, женщин и детей… Никому пощады. Первая погибла Медведовка, за нею Смила, Хвастов, Черкасы, Чигирин, Корсунь, Канев… Добрались и до Умани. Гайдамаки разбились на партии. Ватажками были Чупрына, Чорноус, Неживый и другие; но главная сила была с Железняком.

«Ще день Украйну катовалы Ляхи скажени; ще одын, Один остатний сумовалы И Украина и Чигыринь. И той минув день Маковия, Велыке свято в Украйни, — Минув — и лях и жидовин Горилки крови упивались, Клялы схизмата, распыналы, Кляли, що ничого вже взять… А гайдамаки мовчки ждалы Поки поганци ляжут спать. Ляглы, и в головы не клалы, Що вже йим завтра не вставать. Ляхи заснули, — а иуды Ще личат гроши у ночи, Без свитла личат барыши, Щоб не побачыли, бач, люде. И ти на золото ляглы, И сном нечистым задрималы. … Задзвонили в уси дзвоны По всий Украини; Закричали гайдамаки: „Гыне шляхта, гыне! Гыне шляхта! погуляем Та хмару нагрием!“ Занялася Смилянщина Кровью пидплывае. Горит Корсунь, горит Канев, Чыгырынь, Черкасы; Чорным шляхом запалило, И кровь полылася Ажь у Волынь. По Полисси Гонта бенкетуе, А Зализняк в Смилянщини Дамаску гартуе… — „Оттак, оттак! Добре дитки! Мордуйте скаженых! Добре хлопцы!“ на базари Зализняк гукае. Кругом пекло; гайдамаки По пеклу гуляють, — А Ярема, — страшно глянуть, — По три, по четыри Так и кладе. „Добре, сыну, Матери йих хиря! Мордуй, мордуй, — в раю будешь Або есаулом. Гуляй, сыну! Нуте, диты!“ И диты майнулы По горищах, по коморах, По лехах, — усюды; Всих уклады, все забралы. — Теперь, хлопцы, буде… Мало клятым кары! Ще раз треба перемучить, Щоб не повставалы Нехрыщени, кляти души…»

Железняк, гайдамаки, пламя пожаров, стоны и тысячи истязаний и смертей двигались к Умани. То был центр просвещения и насилий. Там была армия защитников под командою Младоновича, — а между ними особенно выдавался славный сотник Гонта. Гонта — простой козак, своим умом, энергией, храбростью и удальством, выдвинувшийся в глазах графа Потоцкого и назначенный сотником в Уманских войсках. Гонта одарен был особенными милостями Потоцкого и теперь все на него возлагали главную надежду.

Но, видимо, amicus Plato, amicus Cato, sed magis amicitia veritas… Для Гонты дороже всего была родина.

Неизвестно, когда Гонта сошелся с Железняком. Но, несомненно, для Железняка содействие Гонты было важно. Т. Г. Шевченко, на основании расспросов очевидцев и современников, пришел к тому заключению, что Железняк с Гонтою сошлись еще в Лисянке.

Смеркалося. Из Лисянки Кругом засвитыло: Ото Гонта с Зализняком Люльки закурылы. И в пекли не вмиют Так закурыть…

С переходом Гонты на сторону Железняка, несомненно перешло и все козачество. Умань осталась без защиты. Тут-то оказалось, что и жиды с отчаяния могут быть храбрыми. На сцену выступает некто Шафранский. Он вооружил жидов и с ними очень долго оказывал сопротивление наступавшему Железняку. Защита, однако, оказалась уничтоженною. Умань была взята. Началось лютованье.

Купою на купы Од Кыева до Умани Ляглы ляхи трупом. Як та хмара, гайдамаки Умань обступылы О — пивночи! До ехид сонця Умань затопылы, Затопылы, закричалы: «Карай ляха знову!» Кгвалт и голос. На базари, Як посередь моря Кривавого, стоить Гонта З Максимом Завзятым. Крычать удвох: «Добре диты! Оттак йих проклятых!..»

Но случилось необыкновенное обстоятельство. Гонта