только что вышедшей замуж служанке из Маэта, которая каждое новолуние приносила ей цветы. Норригаль призналась, что ждет не дождется того дня, когда сможет продолжить обучение у Мертвоножки, для которой выклянчила немного амбры из добычи «Суепки». Видимо, амбра имела большую ценность в заклинаниях. Словно в насмешку, именно в этот момент меня вызвали к капитану для разговора о магии.

Я постарался скрыть разочарование от того, что поменял милое хрупкое лицо Норригаль на усатый, выжженный солнцем морщинистый клюв, болтавшийся на шее Евара Болща. Он привел меня в свою каюту, чтобы понять, много ли пользы я могу принести, заменяя его утонувшего мага.

– Что ты умеешь делать, маленький маг? – спросил он. – Ты можешь принести удачу на охоте?

– Да.

– Поднять ветер?

– Нет.

– Выпрямить перевернувшуюся лодку?

– Нет.

– А можешь ты укрепить корабельные мачты? Сейчас это сделано, ветра нет, нет камней, ломающих мачту, но заклинание нужно обновлять каждую луну или две.

– Он мог это сделать? Круто. Ты уверен, что он и вправду это делал?

– Значит… нет?

– Нет.

Он утер бороду, как будто в ней застряло что-то неприятное, и, возможно, так оно и было.

– Ты уверен насчет удачи?

Я кивнул. Он понимал, что я вру, но не держал на меня зла. Можно даже сказать, что теперь я ему больше нравился.

Потратив на расспросы еще пару минут, он наконец нашел кое-что, чем я мог ему пригодиться. У меня была скрипка, и я неплохо на ней играл. На корабле был еще один скрипач, молровянин-гарпунер, которого перекусил пополам рыжий кит. Вот я и играл, глядя в угол каюты, пока капитан Евар Болщ и Коркала предавались жестоким, судя по доносившимся звукам, любовным утехам. Разобрав кое-какие молровские слова, я пришел к выводу, что Коркала выделывает с капитаном что-то непристойное своей дубинкой с бронзовым наконечником. Но ему могло быть намного хуже, не имей мы на борту богатых запасов лучшей в мире смазки.

Пока я пиликал по вечерам на скрипке к востоку от Молровы под аккомпанемент омерзительного мычания, сквернословий и повелительных криков, представляя себя живущим в прекрасном доме, наполненном магическими книгами и «совятами», спантийка и Малк На Браннайк сделались близкими друзьями. Они вместе играли в «Поймай даму» – карточную игру, распространенную у солдат или слишком бедных, или слишком умных для «Башен», которые требовали денег и частенько заканчивались кровью. Они вместе пили вино Гальвы, хотя спантийка отказалась пить его виски. Она ответила ему то же, что и мне, когда я пытался угостить ее из своей медной фляжки: виски делает ее злобной. А Малк рассмеялся и сказал: «Так в этом же, мать твою, весь смысл!»

Гальва тоже засмеялась.

Она не смеялась почти никогда.

Они говорили о гоблинах и лошадях, об огромных слепых гхаллах и о том, как их убить, а еще, нравилось мне это или нет, они говорили о том, какой жалкий трус Кинч На Шаннак.

Следующие несколько дней прошли в целом дерьмово. Я бы сказал, что работал как вол, только вот поле у вола было куда чище и приятнее китобойного судна. Я ненавидел свою работу, но боялся затишья, потому что именно тогда Малк и мог нанести удар, если он вообще собирался это сделать. При такой малочисленной команде я был слишком ценен, пока тянул лямку наравне со всеми, и мне нельзя было причинять вред. Поэтому я продолжал работать.

Единственным светлым пятном во всем плавании было время, проведенное с Норригаль. После длившейся несколько дней уварки полос китового жира мы получили неописуемое наслаждение, помогая отскребать палубу от обжигающей ноздри и разъедающей глаза смеси золы и человеческой мочи. Да, по-большому здесь ходили для собственного удовольствия, а по-маленькому – на благо «Суепки бурьей». И мы с Норригаль подолгу стояли на коленях рядом друг с другом. Можете считать это безумием, но даже сейчас случайно уловленный запах застоявшейся мочи вызывает у меня странную ностальгию по этой работе со стертыми в кровь коленками и ломотой в спине. И все из-за Норригаль. Конечно, она вся была измазана жиром и ужасно воняла, но сомневаюсь, чтобы при виде меня, покрытого грязью и чуть ли не плачущего от отвращения, все женщины дружно задирали бы юбки.

Норригаль рассказала мне о своем доме, о маленькой деревушке, расположенной в небольшой долине Восточного Холта. О том, как донимала братьев заклинаниями, вызывая волчий вой или заставляя земляных ос жалить их задницы. Она просто хотела, чтобы братья перестали избивать ее, и на какое-то время это помогло, пока двое мерзавцев не донесли на нее баронским стражникам. И ей пришлось отречься от магии на глазах у всей деревни.

– Я никогда не забуду тот осенний день, – продолжила Норригаль. – Деревья были такими ярко-желтыми, какими только могут быть, и все, кого я знала и любила, стояли передо мной вместе с чужаками и смотрели на меня так, словно я была падшим созданием, и пар от их дыхания поднимался в холодное небо. На ветвях каркали вороны. И вот тогда я поняла, что люблю магию больше, чем семью, и магия любит меня больше.

«Норригаль На Гэлбрет, – сказал жрец холтийского барона, – поскольку тебя обвиняют в злонамеренном колдовстве и у нас нет причин сомневаться в источнике обвинения, тебе надлежит отказаться от тайных искусств до наступления совершеннолетия. Обещаешь ли ты подчиниться решению суда, принятому в согласии с волей твоей семьи, требованиям жителей деревни, указам барона и желаниям короля, и отвернуться до своего девятнадцатилетия от ложных преимуществ, полученных с привлечением неестественных сил?»

Но магия казалась мне лучшим способом чего-то добиться в этом мире, а теперь я должна была отказаться от нее. Иначе меня отправили бы в шахты возле твоего города, а отцу назначили бы штраф, который завел бы его в еще большую нищету. Он был пастухом, и лишних ягнят у него не водилось. Поэтому я поступила так, как всегда поступали обладающие даром к «неестественным силам». Я солгала. Она надели на меня железные кандалы, чтобы заглушить мою силу, но я предложила кузнецу переспать со мной в обмен на то, что он их снимет. Когда все было сделано, я подарила кузнецу обещанную ночь, а затем вернулась к старому магу, который учил меня раньше, и попросила продолжить обучение. Старик жил в соседнем городке на берегу озера, вязал сети, укрощал медведей, пением вызывал рыб из воды и предлагал пожилым супругам чары для укрепления ветвей. И хотя именно он посвятил меня в основы искусств, у него не хватило духа пойти наперекор барону, рискуя потерять разрешение. Пока мне не исполнилось семнадцать, я тайно