кот тут же повернул голову в другую сторону.

– Что тебя так заинтересовало в коте, когда твой друг чуть не умер от яда?

– Да так, ничего, – ответил я.

Кот пододвинулся ближе и снова несколько раз почесал шею. Нарочито медленно, чтобы даже такой идиот, как я, мог сосчитать.

– Двенадцать.

– Что – двенадцать?

– Часов?

Кот резко кивнул.

– Часов, – повторил я. – Она будет спать двенадцать часов. Я слышал об этом яде.

– Как он называется?

Я оглянулся на кота, но он только пялился на меня в ответ, как будто спрашивая: «И что я, по-твоему, должен сделать? Сказать по буквам?»

Норригаль уложила спантийку на пол, подложив ей под голову свою шерстяную накидку. Кот подошел к сундучку, понюхал и положил лапу на пузырек с молочно-белой жидкостью. Но мгновенно отдернул, как только Норригаль посмотрела на него.

– Брысь отсюда, кот! – отогнала она его.

Он зашипел – я еще не видел его шипящим, – но отбежал подальше и чисто по-кошачьи уселся спиной к нам.

– Попробуй вот это.

Я взял пузырек, на который показывал кот.

– Лунную траву? Ты уверен? Она же для женских болей.

– Ну и хорошо. Дай ей немножко.

Она влила Гальве несколько капель и утерла ей рот своей юбкой.

– Теперь она проснется? – спросила Норригаль.

Кот покачал головой, не глядя на меня.

– Нет.

– Тогда что это даст?

Кот тщательно облизал себе все, что только можно.

– Ей станет лучше.

– Но она не проснется?

– Нет.

– А что будешь делать ты?

Обормот лег и поднял лапы вверх, как дохлая кошка.

– То, что угодно богам. Меня отдерут во все дыры.

– Chodadu, – полусонно пробормотала спантийка и захрапела.

– Похоже на то, – согласилась Норригаль.

Где-то через час Малк спустился по трапу в трюм с небольшой толпой за спиной и вызвал меня на дуэль. Он думал, что я выберу нож, но я решил, что мы будем биться с ним без оружия, голыми до пояса.

– Точно? – спросил он.

– Точно.

– Удивительно для такого коротышки, – сказал Малк. – Ты ведь понимаешь, что мы не просто подеремся, а будем сражаться насмерть?

Спантийский барсук тоже стоял в злорадствующей толпе позади Малка. Тот самый, что пел вместе с Гальвой гимн Далгате. Тот самый, что отравил ее.

– Ничего удивительного, – ответил я. – Бой на кинжалах слишком быстро закончился бы. А так я успею тебя отодрать.

– Значит, решено. Ругайся на здоровье, тебе недолго осталось.

Он уже собрался уходить, но вдруг повернулся, как очень рассерженный человек, решивший сказать или сделать еще какую-то гадость. Обормот не успел даже дернуться, когда Малк ухватил его за шкирку и начал подниматься вверх. Кот закашлялся, но в прошлый раз понадобилось время, чтобы ассасин вылезла из-под моей койки, и я не был уверен, что теперь она успеет. Я выхватил Пальтру и бросился за Малком, но меня уже поджидал десяток матросов с клинками и абордажными топорами наготове. Многие мерзко ухмылялись, рассчитывая на то, что я полезу в драку. Но тут Норригаль дернула меня за рукав:

– Брось, Кинч! Это же просто кот!

– Нет, не просто, – сказал я, но перестал вырываться.

Хотя и до этого вырывался не в полную силу. Это было бесполезно.

Мерзавцы поднялись наверх. С палубы донеслись веселые крики.

– Плыви! Плыви! – запели приятели Малка.

Я лег на пол и уставился на неструганые доски, пытаясь сосредоточиться то на одном, то на другом гвозде. Жаль, что корабельный трюм должен стать моим последним домом. Хотя могло быть и хуже.

Когда с палубы послышались новые приступы смеха и кто-то заиграл на барабане и волынке, Норригаль взяла меня за руку.

– Уйди, противная засранка, – сказал я, на самом деле думая совсем наоборот.

– Ага, – ответила она. – Ты тоже.

И поцеловала меня.

29

«Зубастая лиана»

При таких густых облаках о восходе солнца говорить не приходилось. Никогда точно не скажешь: «Все, вот теперь солнце взошло». Легко было решить, что мы будем драться без рубах, когда кровь во мне закипала, а тело согревала кожаная куртка. А теперь я дрожал от холода в этом богом забытом краю. Но если уж мне суждено умереть и с этим уже ничего не поделать, то не хотелось бы подтверждать сказки о моей трусости.

– Норригаль… – сказал я, и она повернулась ко мне лицом, которое я страстно целовал всю ночь, потому что сон никак не приходил. – У тебя нет ничего, чтобы унять дрожь?

– Есть, но ты от этого станешь медлительным.

– Тогда оставь это себе.

Вид Малка без рубахи обнадеживал ничуть не больше, чем в рубахе, под которой вздувались мышцы. Я все еще верил, что спантийка смогла бы одолеть его в пляске с оружием, но сомневался, чтобы она справилась с этим громилой в кулачном бою. Помоги мне, быстрота! Не покинь меня, везение! Давайте проведем этого мерзавца! Я обмотал кулаки полосками шкуры, чтобы защитить костяшки, а если сумею уберечь и голову, это будет большая удача.

– Как ты думаешь, спрам, можно сказать, что солнце уже взошло? – спросил Малк, возбужденный, как любой мужчина, которому не терпится отведать любимой забавы.

– Раз уж мы оба хотим вслед за солнцем увидеть еще и луну, то да, взошло. Давай начинать.

Я попрощался со спантийкой, а она наклонила голову и шевельнула губами, но я так и не понял, во сне она говорила или наяву. В любом случае Гальва будет спать еще не один час и проснется только тогда, когда все уже решится.

Норригаль печально помахала мне рукой, а я подмигнул ей. Матросы расчистили палубу вокруг главной мачты, а сами собрались на носу и корме. Капитан Болщ восседал на подобии трона, а Коркала стояла за его плечом. Требования устава капитана не очень интересовали, его больше увлекало само зрелище. Все делали ставки, и капитан тоже. Лишь немногие рискнули поставить на меня, привлеченные выгодными условиями. Думаю, за меня давали двенадцать к одному. Не слишком приятные прогнозы, но меня никто и не спрашивал.

Капитан забрал у Коркалы дубинку с бронзовым кулаком и поднял ее, а я поморщился, вспомнив, куда путешествовала эта штука, пока я пиликал на скрипке. Когда он опустит руку, начнутся захваты и удары. Это было чудесное мгновение, пока дубинка висела в воздухе. Мгновение, за которое человек мог бы прожить счастливую жизнь в райской долине шириной в три удара сердца. Я слышал крики чаек, слышал плеск пенящихся волн, что ударяли в борт корабля. Оно было не таким уж и плохим, это мгновение.

А потом дубинка опустилась.

Полчаса спустя я все еще был жив, но адски, до