— Как знать! — проговорила амазонка, еще сильнее хмурясь. — Возможно, Гектор что–то узнал о нем…

— Так оно и было! — подтвердил Ахилл. — Авлона рассказала мне в день праздника о разговоре, который подслушала во дворце.

И он передал Пентесилее рассказ маленькой амазонки. Заинтересовавшись, та подозвала девочку, которая в это время каталась на дельфине неподалеку, и Авлона повторила историю с подслушанным разговором.

— Самое страшное, — добавил Ахилл, — что я не успел назвать Антилоху имя убийцы. А раз так, то Гектору по–прежнему угрожает опасность, хотя он о ней и предупрежден — я не сомневаюсь, что Антилох ему все рассказал. Но Гектор не знает, кто покушался на него. Именно поэтому мне нужно вернуться в Трою как можно быстрее! И если нельзя мне — то, быть может, отправим кого–нибудь из амазонок? Тогда я назову имя убийцы, выбора нет.

— Меня! — вскричала Авлона. — Я хочу поскорее увидеть мою милую сестричку Андромаху и успокоить ее! Она, наверное, на меня в обиде…

— Простит тебя твоя сестричка, — покачала головой Пентесилея. — И я не позволю тебе больше плавать одной так далеко. Нет, надо отправить одну из жриц. Ты прав, Ахилл… Завтра же пошлю кого–нибудь. Можешь для верности написать Гектору письмо. Тогда нет надобности и открывать тайну, которую ты пока хочешь сохранить: мои амазонки не читают чужих посланий. А дней через пять отправимся и мы с тобой.

Но в ту же ночь, едва заснув, Пелид вдруг проснулся от крика, ясно прозвучавшего совсем рядом: «Ахилл! Ахилл! Где ты? Скорее!»

Вздрогнув, он сел на своей меховой постели, откинул плащ, которым был укрыт, и собирался уже вскочить на ноги, как вдруг понял, что это могло только присниться — его позвал мужской голос, а мужчин на Ламесе, кроме него, не было. И все же оставалось ясное ощущение, что зов был реален. И еще: Ахилл был совершенно уверен, что это был голос Гектора…

Некоторое время он сидел неподвижно, вслушиваясь в тихий плеск волн, доносившийся с моря, и в ровное дыхание Пентесилеи, спавшей на груде душистой травы возле входа. Если бы крик прозвучал на самом деле, амазонка, с ее тончайшим слухом, уж конечно, тоже бы проснулась.

Но Ахилл не мог прогнать тревоги. Его сердце билось учащенно, толчками. Что–то произошло, вернее, происходило как раз сейчас, но он не мог понять, каким образом ощущает это. Возможно, что–то изменилось в нем после того, как он побывал за чертою жизни? Он лег, закинув руки за голову, и заставил себя закрыть глаза. И тотчас в его слух, в его сознание, в его существо вторгся тот же отчетливый голос: «Ахилл! Ахилл, помоги!!!»

Да, он слышал! Слышал, хотя ни звука не раздалось в окружающем его спокойном мире.

Герой вскочил.

— Пентесилея! — крикнул он. — Пентесилея!

Амазонка мгновенно проснулась и тоже встала, скупо освещаемая лунным светом, проникающим через щель между косяком и циновкой, висящей над дверью хижины.

— Что случилось, Ахилл?

— Гектор! Он меня зовет.

— Как ты можешь услышать, даже если это так?! — спросила она, глядя на Пелида со смешанным чувством изумления и сомнения.

— У меня что–то произошло с сознанием, или… Не знаю. Но я слышал его голос два раза. Он знает, что я жив!

— Во всяком случае, догадывается, — проговорила амазонка задумчиво. — Он узнал меня, когда я взбежала на костер, я это ясно видела. И он — единственный, кроме тебя, кому я рассказывала о Чаше и о тайне Живой воды. Но почему? Почему ты это услышал?

— Там что–то происходит! Какая–то беда! — голос Ахилла сорвался от волнения — Я знаю, что могу помочь ему, им… Беда, Пентесилея! В Трое беда!

— Ты хочешь сейчас плыть туда? — спросила амазонка, и ее голос ясно выдал тревогу.

— Да. Я сейчас же поплыву. Где масло? Мне нужно натереть тело, не то могу не доплыть…

Она покачала головой.

— Ты и так можешь не доплыть! Твои силы едва–едва восстановились. Ахилл, ты уверен, что это необходимо?

— А ты уверена, что я не сумасшедший? — резко спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: — Я не в бреду слышал и не во сне! Меня зовет мой друг, он в беде, в страшной беде — я слышал. И я должен ему помочь. Прости, Пентесилея, но ни ты, никто другой не удержит меня!

— Я тебя не удерживаю. Идем.

Он схватил ее руки, привлек ее к себе и поцеловал:

— О, моя Пентесилея! Ты со мной?! Спасибо тебе! Спасибо!

— Я никогда тебя больше не оставлю, — амазонка смотрела на него снизу вверх, и ее глаза говорили гораздо больше… Но тут же она спохватилась и добавила жестко:

— Если, конечно, ты этого хочешь.

— Я хочу! — он сжал ее в объятиях до боли и снова поцеловал. — Я и сам не отпущу тебя больше! Значит, мы плывем вместе!

В полутьме, не зажигая светильника, она собрала сумку, надела свой пояс с широким карманом, куда убрала все мелочи, которые могли понадобиться: огниво, трут, пучки целебного мха. Прицепила к поясу небольшую кожаную флягу. Из сундука извлекла глиняный кувшинчик с оливковым маслом.

— Натрешься на берегу. Все. Идем! Ты уверен, что нельзя даже дождаться утра?

— Нельзя! Боюсь, что мы опаздываем… что уже опоздали!

Когда Пентесилея, склонившись над волнами и окунув в воду свою витую раковину, вызывала к берегу дельфинов, со стороны хижин послышался топот сандалий, и к ним подбежала Авлона.

— Вы возвращаетесь в Трою? — спросила она.

— Да, — Пентесилея строго посмотрела на девочку. — Так нужно.

Маленькая амазонка вдруг упала на колени и протянула к ней руки:

— Царица! Можно мне с вами? Мне снилась моя сестрица, и… я думаю, там что–то произошло! Можно? Прошу тебя!

Пентесилея взглянула на Ахилла. Слова Авлоны роковым образом дополняли и подтверждали страшный смысл услышанного им зова.

— Хорошо! — сказала молодая женщина и протянула девочке отложенный Ахиллом кувшинчик: — Натирайся! Три дня назад ты приплыла сюда совершенно синяя…

* * *

На этот раз Ахилл не ощутил такого холода и усталости, хотя вода была заметно прохладнее, и путь по взбудораженному морю намного тяжелее. Но овладевшее героем сознание неизбежности этого пути и необходимости как можно скорее добраться до берегов Троады каким–то образом укрепили его силы. Когда они, залитые красными лучами рассвета, выходили из воды среди пустого, без лодок и кораблей, пространства Троянской бухты, Пелид шел без чужой помощи, дрожа более от напряжения и страха, нежели от холода.

И его страшные предчувствия подтвердились, едва они, втроем, вступили на окрашенный рассветом берег. Издали, из–за неровных темных линий, очерченных верхушками береговых рощ, в рассветное небо вздымались клубы дыма!

— Что это? — еле слышно спросила маленькая Авлона, переводя взгляд с Пентесилеи на Ахилла, одинаково замерших среди набегавшей на их ноги пены. — Что это горит?!