– Появилось немного свободного времени, и я захотела проведать внучку, – ответила бабушка. – Решила устроить сюрприз. – Она села за стол и обхватила кружку кофе ладонями.

– Вот уж точно, – сказала Лавли. – Я думала, что еще несколько месяцев тебя не увижу.

– Выпустили пораньше за хорошее поведение, – сказала бабушка и подмигнула. Налив кофе в пустую кружку, она пододвинула ее к Лавли.

– Ну, хорошо, что ты меня разбудила. Я совсем забыла, что мне надо к врачу, – сказала Лавли, демонстрируя раненую ладонь и кривясь.

– Обсудим твою карьеру сейчас или позже? – тихо спросила бабушка.

– Позже. – Лавли сморгнула выступившие слезы.

В воскресенье она позвонила дирижеру, но больше не выходила на связь. Она понимала, что может лишиться работы, но все равно ей нужно было пообщаться с врачом, прежде чем что-то делать.

Самое ироничное, что даже с ранением она могла бы поработать как минимум над одной композицией. Недавно они с Мэтти присоединились к квартету, который исполнял разные музыкальные диковинки под эгидой музея, и сейчас разучивали сочинение Бена Франклина, написанное для трех скрипок и виолончели. Композиция была достаточно необычной – все четверо музыкантов могли играть с открытыми струнами. Лавли не нужно было пользоваться левой рукой – разве что поддерживать скрипку. Обычно этим не могли похвастаться даже простейшие произведения, то есть пока что она могла не бросать музыку.

Только это удерживало ее от отчаяния, но она понимала, что не сможет играть одну-единственную композицию вечно.

– Я схожу к врачу с тобой, – сказала бабушка. – Чтобы ты обязательно все у него уточнила.

– Да не надо… – начала она, но замолчала под строгим взглядом. – Бабуль, я ведь уже не ребенок…

– Зато я до сих пор твоя бабушка, представь себе, и я за тебя волнуюсь. К тому же мне все равно нечего делать. И я пока поживу у тебя, кстати. Надеюсь, ты не против, – как бы невзначай добавила она.

Лавли поперхнулась от удивления, но вытерла рот и кивнула. Уж если чему бабушка ее и научила, так это тому, что любимым людям надо помогать. Если бабушка хотела остаться у нее – значит, пусть остается.

– Только мне надо будет убраться, – сказала она. – Займи мою комнату, если хочешь.

– Я не буду тебе мешать. Но немного поддержки пойдет только на пользу, – сказала бабушка. – И если ты захочешь позвать… как их там, Надю и Боба? Пусть приходят, а я посижу в другой комнате с крючком или почитаю. Не буду лезть в молодежную тусу.

Попытка вспомнить современный сленг была такой очевидно неловкой, что Лавли расхохоталась в голос.

– Как скажешь.

Вместо женщины-хирурга, которая провела операцию, на осмотр их пригласил другой врач. Он больше напоминал бармена в спорт-баре: светлокожий, приземистый, с короткими каштановыми волосами и насквозь фальшивой улыбкой, как сказала бы бабушка. Лавли невзлюбила его с первого взгляда, но похмелье в целом не располагало к дружескому общению.

Он встретил их с лихой живостью человека, который не ожидает услышать правдивый ответ на вопрос, как пациент себя чувствует.

– Доктор Уэйтс, – представился он, протягивая правую руку. – Лавли Браун? – Он усмехнулся: – Какое прелестное имя.

Лавли пожала ему руку и вяло улыбнулась. Еще ни один шутник при встрече с ней не удержался от какого-нибудь «оригинального» комментария.

– Ага. А это моя бабушка, миссис Элизабет Браун.

– Мисс Браун, – сказал он, пожимая ей руку.

Мысленно Лавли поморщилась. Бабушка не любила подобную фамильярность.

– Миссис, – твердо поправила та, но врач уже изучал историю болезни Лавли, с прищуром листая страницы.

– Вас оперировала доктор Говард, так? Это хорошо, вам повезло попасть на ее дежурство. Как вы вообще умудрились так пораниться? – спросил он.

– Резала авокадо, – сухо ответила Лавли. Она с трудом вспоминала поездку в больницу и женщину в маске, которая что-то успокаивающе говорила, зашивая ей руку.

– И отрезали палец?

– Да. Нож острый попался.

Бабушка слегка улыбнулась, но врач не обратил внимания на очевидную ложь, просто подозвал к себе и попросил показать левую руку.

Несмотря на внешность типичного качка, любящего выпить, действовал он профессионально, что уже радовало. Осторожно размотав бинт, он осмотрел шов в центре ладони. Лавли даже думать о нем не хотела, но понимала, что делать нечего. Нож проник глубоко, оставив уродливую рану и прорезав первый сустав мизинца. И несмотря на ровные, мелкие и аккуратные стежки швов, Лавли сомневалась, что сможет восстановить мобильность оставшихся пальцев.

– Вы повредили довольно важное сухожилие, – сказал он. – В карте сказано, что оно полностью перерезано, так что восстановить работу оставшихся пальцев будет непросто. Приходите через неделю. Перевязь не снимать, не мочить, менять каждый день, – сказал он. – Пальцами пошевелить можете?

Она попыталась, но лишь слегка дернула средним и безымянным пальцами.

– Будем надеяться, что надлежащая терапия поможет немного восстановиться, – с сомнением сказал он.

– «Будем надеяться»? – сухо переспросила бабушка.

– Вероятность есть, – сказал он. – Но гарантировать ничего не могу.

Лавли поморщилась. Будто она сама не догадывалась.

– Ну, хорошо, что это левая рука, а не правая, – добавил он с улыбкой человека, который только что дал ей попробовать новое крафтовое пиво и теперь ждал вердикт.

– Она сможет играть на скрипке? – спросила бабушка.

Доктор Уэйтс рассмеялся, и они молча уставились на него. Придурок явно не читал ее амбулаторную карту.

Заметив их взгляды, он замолчал.

– Ох, вы не шутили. Играете на скрипке? Не производственная травма, надеюсь? – Оптимистичная улыбка быстро угасла, и он продолжил: – Физиотерапия может помочь, но шансы невелики. Вы не сможете играть правой рукой?

– На скрипке не… – начала было Лавли, но бабушка поднялась с места.

Она начала собираться после «производственной травмы», и сейчас, забрав их вещи, протянула Лавли толстовку.

– Ясно. Спасибо, доктор, мы уходим.

Доктор Уэйтс тоже встал, сбитый с толку.

– Приходите через неделю, назначим вам физиотерапию, и будете снова играть.

Бабушка холодно на него посмотрела.

– Мы подумаем, – сказала она и вышла, а Лавли пошла за ней.

В гневе бабуля была крохотным ураганом – никто не решался встать у нее на пути. Она даже не остановилась у стойки регистрации, а сразу прошла мимо.

– Бабуль, мне нужно записаться на повторный прием, – сказала Лавли.

– Уж точно не здесь, – ответила бабушка через плечо, не замедляя шаг.

Только на улице Лавли догнала ее и ухватила за плечо здоровой рукой.

– Бабуль, он лучший врач в городе.

– Либо город хреновый, либо рейтинг накрученный, – сказала бабушка. – Хороший врач знает, кем работают его пациенты. Хороший врач поймет музыканта, поймет, что ты не можешь просто взять и переучиться. Хороший врач читает амбулаторную карту заранее и не спрашивает у пациента, что с ним случилось!

И действительно. Лавли бесила его снисходительность, но бабушка зрила в корень. Что за урод им попался?

– Ты хорошо придумала про авокадо, – сказала бабушка. – Сомневаюсь, что кто-то будет углубляться в детали. Но это тебе не поможет.

– Да, – согласилась Лавли и расстроенно выдохнула. – Бабуль?

– Что такое, моя хорошая?

– Как думаешь, это у нас семейное?

– Что именно? – спросила она спокойно.

– Жестокость.

Бабушка остановилась и заглянула Лавли в глаза, уложив руки ей на плечи.

– Лавли, разве можно назвать жестокой медведицу, которая убила кого-то, защищая своих