Раздался женский вскрик, мужской агрессивный рык и обидные каждой женщине слова. Никто не может вмешиваться в дела мужа и жены. Мне жаль эту бедную женщину, которую я совсем не знала, но я лишь опустила голову и прошла мимо, понимая, как мало могу в этой жизни

— Это чужая семья, Ахмет, образумься! Вступись за нашу дочь…

Дверь внезапно открылась, и я застыла на месте, глядя с ужасом, как Ахмет выволакивает свою жену наружу. Налитые кровью глаза смотрели жестко, он выплевывал грязные ругательства, чем-то взбешенный.

— Отправлю тебя домой с глаз долой! — заявил он заплаканной жене, на что она скакнула к нему и прямо в лицо прошипела:

— Анельку свою позовешь под бок?! Избавиться от меня хочешь? К дочке не пустил, страдала, моя девочка, а теперь в больницу попала! Мог бы и вступиться, когда этот изувер… — ей не дали договорить, перебили:

— А ты в дела Тагира не лезь! Мужик сам разберется, как с женой управиться! — прошипел разъяренно Ахмет, наклонившись к ее лицу. — И только слово против посмей сказать, пожалеешь…

Заткнула уши, прикрывая глаза. Не хочу знать подробности их семейных проблем. Все знали, что их брак был заключен не по любви и даже не из уважения, но видеть и слышать это было выше моих сил.

Только одна мысль впилась в сознание иглой: Перизат давно знает о влюбленности своего мужа в Анель, в ее голосе звучала застарелая боль женщины, в полной мере ощутившей многолетнюю любовь мужа к другой.

Сколько лет Ахмет тайно любит мать Тагира? Кажется, они дружат с детства и учились вместе в школе. Разве возможно мужчине столько лет скрывать свои чувства? Они сидели за столом одной большой семьей, вся ненависть которой была направлена лишь на меня. Между семьями нет напряжения, а значит, ни Тагир, ни его родители не в курсе о любви Ахмета. А Перизат…

Столько лет скрывать свою ненависть к женщине, которой принадлежат чувства ее мужа… Можно ли сохранить рассудок в таком случае? Какая ирония… Два поколения одной семьи, связанные безответной любовью. Словно Наиля унаследовала любовь отца к фамилии Юсуповых.

Смутное подозрение копошилось внутри, но я была неспособна собрать в кучу разрозненные мысли. Я сама была уничтожена и разбита, и их крики лишь раскалывали меня на еще более мелкие осколки.

Зашла в комнату и пластом легла на кровать, утыкаясь лицом в подушку. Не знаю, сколько прошло времени, но я то уплывала в блаженное забытье, то возвращалась в суровую реальность.

Не издавала ни звука, но разрывалась от рыданий, впиваясь зубами в ткань, чувствуя вкус пуха. Лицо опухло, а веки отекли, это была высшая степень истерики. Беззвучной, но оттого чувствующейся более горше.

Ко мне никто не заходил, не беспокоил. Я встала лишь тогда, когда услышала снаружи мужские голоса. Тагир.

Подошла к окну, наблюдая за движениями Юсупова, который отдавал приказы охране. Затем он открыл дверцу автомобиля и вдруг поднял голову, словно почувствовав мой внимательный взгляд. Я отшатнулась, стараясь больше не подходить к окну.

А когда машина Тагира выехала со двора, вышла из комнаты и направилась на чердак. Мне нужно увидеть ее картины. Это единственное место в доме, которое хранило в себе память прошлого. Где всё было хорошо. Где был жив Аслан. Где я была светлой наивной девчонкой.

Чердак всё еще открыт, словно ждал моего прихода. Меня снова встречают скрипящие при каждом шаге половицы, запах сырости и затхлости, полутьма. Вот только всё равно помещение отдает уютом и тоскливым эфемерным чувством счастья, которое ускользает, не давая насладиться им сполна.

— Жив ли ты? — встаю напротив одной из картин в центре, касаюсь полотна невесомо, провожу нежно пальцами по размашистым мазкам.

Восемь лет назад Ахиллу было пять лет, сейчас уже тринадцать. Сердце замирает от тоски и надежды. Если я найду его и куплю, даст ли это ощущение связи с братом? У меня будет двенадцать-семнадцать лет, чтобы насладиться подарком Аслана. И пусть он не смог сделать это лично, уверена, он хотел бы, чтобы я нашла и позаботилась о его любимце.

Чувство вины с новой силы подкатывает к горлу. Тогда я была глупой семнадцатилетней девчонкой, которой не хватило ума сохранить наследие брата. А сейчас… Я сделаю всё, чтобы осуществить мечты двух таких замечательных людей. Малики и Аслана.

И пусть сейчас мое положение шатко, но ведь всё в моих силах…

— Малика была талантливой художницей.

Шугаюсь чужого голоса, отскакиваю, слыша стук сердца в ушах. Сзади меня стоит Ахмет, сложив за спиной руки в замок.

— Я не слышала, как вы вошли, — поджала губы, не имея сил быть любезной. Он меня напугал. И пусть это надуманная ерунда, но показалось, что преследовал.

Он не ответил, продолжал смотреть на одну из картин в углу, как загипнотизированный. Я перевела взгляд в ту сторону и застыла, узнав этот домик.

— Как же она любила там бывать, — хрипло прошептал он сквозь слезы.

Я обняла себя, обхватив за плечи, ощущая головокружение и темные круги перед глазами. Слишком больно было вспоминать.

— Вы про дом? — спросила охрипшим голосом.

Руки стали холодеть, а сердце замедлило свой ритм. Дурное предчувствие подкатило к горлу.

— Да, — улыбнулся Ахмет, засияв странной безумной улыбкой. — Я люблю приходить сюда, когда никого нет, и любоваться этим местом. Словно возвращаюсь в тот самый день.

Я замерла, боясь сказать что-то вслух и обратить на себя внимание. Страшная догадка пронзила сердце. Но я даже себе побоялась в этом признаться. Только страх ухватил за горло и перекрыл доступ кислорода.

Если закричу, меня же никто не услышит. Хотя охранник ведь стоит в коридоре, но разве он будет подозревать в чем-то непотребном отца первой жены хозяина.

— Она так похожа на свою мать, — говорит вдруг Ахмет, осекается и добавляет: — Была.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто молчу.

Мы еще немного постояли в тишине, а затем мужчина так же молча, как и появился, исчез, оставляя меня наедине с собой, мрачными тайнами и туманным будущим.

Выдохнула с облегчением, ругая себя за иррациональный страх, и снова задумалась о словах Ахмета.

— Про это место ведь никто не знал, — слабым голосом произнесла вслух.

Спустилась вниз, пугаясь каждого шороха и звука. Тело покрылось испариной, а я всё прокручивала в голове наш странный разговор. Домик принадлежал нашей семье много десятилетий, но был заброшен.

До того, как Аслан облюбовал его для встреч с Маликой. И никто, совершенно никто об этом месте не знал. Я даже Тагиру опасалась говорить, зная его буйный тяжелый нрав. Он мог много плохого подумать про моего старшего брата, но я верила. Он достойный мужчина и никогда бы не опозорил чужую дочь и сестру.

До брака их отношения с сестрой Тагира были бы невинными.