Денис опустил ложку:

– Ну, хоть чаю налей тогда. Горячего.

Тата встала за чашкой, но на пути к шкафу ее перехватил Собакин. Он ее обнял и прижался к животу:

– А может, к чертям и чай? Пошли наверх.

– Господи, наконец-то, поесть всегда успеешь, – рассмеялась она.

В Москву они возвращались вечером в субботу. Время было позднее. В багажнике такси были мольберт, торба с кучей художественных принадлежностей и сумка с вещами. Тата ехала, положив голову на плечо Собакина. Она слышала, как он разговаривал с отцом, потом с матерью, потом звонил в галерею. Белозеровой было неудобно лежать на его плече, но ей не хотелось отпускать Собакина в московскую жизнь. В эти дни произошло многое. Она обнаружила, что заниматься любовью можно совершенно не стесняясь и не притворяясь сдержанной. Она поняла, что Собакин одержим, что работает, забывая обо всем, даже о ней. И это порадовало ее. Ничто так не ценит настоящая женщина в настоящем мужчине, как одержимость. Тата поняла, что, несмотря на кажущуюся легкомысленность, Собакин настоящий трудоголик, рвущийся к успеху. А еще Тата осознала, что ей очень не хватает дома. Дома в смысле стен, дома в смысле неодиноких вечеров и дома в смысле верного плеча. Такого, на котором она сейчас дремала.

– Собакин, поехали ко мне, – вдруг сказала она.

– Завтра. Обязательно завтра.

– Нет, ты меня не понял. – Белозерова забыла, что их может слышать водитель. – Переезжай ко мне.

Она даже не испугалась, не застеснялась, сказав это.

Собакин обнял ее.

– Мы вместе переедем. Я не буду жить в твоей квартире. Я сниму другую для нас с тобой.

– Почему, у меня так хорошо?

– Да, но так не годится. Я сам. Чуть потерпи.

– Хорошо, – почему-то не удивилась Тата, – я потерплю. И смотри, я уже приехала, пока.

– До завтра? – Собакин помог ей выйти из машины.

– Конечно, любимый.

Выйдя из машины, она вдохнула городской воздух и подумала, что теперь на всю жизнь эти мартовские дни в Пахре будут днями полного счастья. Чем бы ни закончилась эта история с Собакиным.

Кто и когда заметил, что весенний ветер – это ветер перемен? На этот вопрос ответа нет. Можно сказать только одно – это действительно так. Хотя наш мир меняется и в июне, и в сентябре, и декабре. Каждый раз мир меняется в соответствии с сезоном, но только в марте мы так сильно ощущаем это дыхание жизни.

В тот день Тата заглянула в галерею к Собакину.

– Представляешь, я ездила в филиал, подписала все бумаги, а мне позвонили и сказали, что могу ехать домой. Я и решила навестить тебя.

Собакин поцеловал Тату в щеку:

– И правильно сделала.

Белозерова глупо улыбнулась – она никак не могла привыкнуть к этой «тактильной свободе», которой так любил пользоваться Собакин. Для Дениса не было ничего странного или неудобного в том, чтобы на людях поцеловаться, держаться за руку или как-то выказывать свою близость. Нет, он всегда соблюдал приличия, и чувство меры его не подводило, но в отличие от «зашоренного» Рябцева Собакин не стеснялся «чувств».

– Ты еще долго будешь здесь? – спросила Тата, глядя, как рабочие развешивают по стенам новые картины.

– Допоздна, завтра в пять надо обязательно открыть вернисаж. Я уже даже прессу пригласил. И, надеюсь, будут с телевидения.

– Ого! – воскликнула Тата.

– Да, Женя вот позаботилась.

Женя. Опять Женя. Снова Женя. Если и были какие-либо трения между ними, то выглядели они как эта самая девушка с высоким лбом и хвостом белых волос. Тата ужасно ревновала Собакина к ней, но помалкивала. Белозерова понимала, что история отношений (какими бы они ни были) этой девушки и Собакина намного старше, чем ее собственные. Она понимала, что Женя в профессиональном смысле близка к Денису и что это может быть полезно ему. К тому же Женя была самым активным помощником Собакина в галерее, и иногда свидания и встречи были возможны, потому что Женя могла полноценно заменить Собакина на рабочем месте. Одним словом, Тата все понимала, держала себя в руках, но эту Женю ей частенько хотелось придушить. А сейчас, когда отношения с Собакиным превратились во что-то безумно нежное и страстное, гнев против Жени только усилился.

– Да, Женя умеет… – ехидно начала Тата, а Собакин тут же подхватил:

– Да, заметила? Я даже не представляю, как это ей удается договариваться?! Это просто талант!

– Ну, она, как мне кажется, вообще разносторонне одаренный человек. Рисует, маркетингом занимается. Что она еще умеет делать, Собакин?

Денис иронии опять не заметил, а потому с воодушевлением произнес:

– Не представляешь, это она нарисовала схему размещения картин на этом вернисаже. Причем так хитро и продуманно, что покупатель попадает в ловушку – его как бы завлекают. Обычно ударное полотно размещают на виду, ну, это стандартный ход. А Женя предложила сначала повесить всякие аннотации, биографии художников и прочее. Посетитель может это все и не читать, но он обязательно пойдет дальше, в остальные помещения – ну, не за бумажками он же сюда приехал. А в главном зале на него «обрушатся» ударные вещи. Прям вот сразу, оглушающе… И Женька…

Вот этого Тата уже стерпеть не смогла.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду…

– Куда? – спросил Собакин, не отрывая глаз от картины, которую только что повесили.

– Домой.

– Постой… – остановил он Тату и тут же закричал рабочим: – Нет, вешайте на старое место! Женя права была – сюда лучше что-то еще!

Тата не стала дожидаться и быстро пошла к выходу. Собакин на минуту растерялся, потом бросился за ней.

– Ты куда?! Ты что это? Ничего не понимаю… – говорил он, пытаясь ее удержать.

– Тебе не надо ничего понимать… – пробормотала Тата, пытаясь найти перчатки.

– Что случилось?! Можешь объяснить? Не лететь куда-то как угорелая, а объяснить. Нет, погоди, перестань возиться, посмотри на меня! Что произошло?

Тата пыхтела, шаря на дне своей огромной сумки.

– Я сюда приехала не для того, чтобы слушать про эту твою Женю. Женя, Женя, Женя! Тошнит! Сколько можно!

Собакин секунду-другую молчал, а потом произнес:

– Во я дурак!

– Ты?! Да! Это же очевидно! – вдруг взъярилась Тата.

В горячности она поняла фразу Собакина по-своему. Мол, дурак такой, связался с этой… А вот Женя, Женечка…

– Очевидно? Что очевидно?! – растерялся Собакин.

– Да ты хоть женись на этой своей Жене! – прокричала она, мало заботясь о присутствии рабочих в соседнем помещении. – Женись, только оставь меня в покое! На черта я тебе нужна, если эта твоя Женя. Да, вот женись на ней!